Впрочем, и кроме щедро влитой в атакующее заклинание тёмной магии там хватало зловредных чар. Почти целый месяц я не вставал с постели, а когда наконец поднялся, то чувствовал себя немногим лучше столетнего старца. Целители пытались запретить, угрожали, что останусь хромым на всю жизнь, но времени прислушиваться к целителям у меня не было.

Надо было скорее разобраться в своих делах, подсчитать активы, понять, что у меня осталось.

Что ж, когда я это сделал, увидел, что потерял всё.

Та сеть, которой я на протяжении нескольких лет опутывал Рейборна, расползлась на куски. Мне не только не удалось лишить его доверия короля, сместить с поста Хранителя Жезла, разорить – он воссиял в ещё более ослепительном блеске.

Ещё бы – ведь Ард со своими людьми переметнулся на его сторону. Пусть я не доверял ему полностью, того, что он знал, хватило, чтобы Рейборн выслужился, получил личную благодарность короля, его осыпали дарами. Скорее всего, подлец воспользовался моими разработками, выдал их за свои, так и вижу поганую ухмылочку на его потасканной роже старого интригана.

Сукин сын. И он, и Ард. Ну Ард за это ещё поплатится… но почему он сделал это? Он столько лет был со мной.

Впрочем, я понимал. Девчонка… Рейборнова дочь соблазнила его и окрутила по ногам и рукам. Она маг эмоций, ей это было совсем просто. И со мной она поступила так же. Только использовала какие-то очень мощные и скрытные чары, так что ни один целитель и даже другой маг эмоций не смог их обнаружить. Уверен, Рейборн приложил к этому руку.

Его сучья дочь засела у меня в потрохах, въелась, как яд, ничем не вытравишь. Я видел её во снах, а иной раз даже наяву всплывало перед внутренним взором её лицо, её тот лживый до мозга костей – и всё равно трогающий, проникающий в самое нутро доверчивый взгляд.

Райас, как же я её ненавидел. И эта ненависть только росла и копилась с каждым днём, как наваждение. Одолевало навязчивое желание найти её, схватить, притащить к себе. Снова заковать в цепи – да так и держать, иметь и избавляться от этой муторной, переворачивающей внутренности зависимости. Втоптать в грязь, унизить, избавиться от картины, которая стояла перед глазами: когда я думал, что она тянется ко мне, позволяет мне всё, потому что любит.

М-м, от ненависти становилось кисло во рту, внутри всё сжималось, хотелось крушить и метать. И сквозь эту бешеную невыносимую ненависть стучала в сердце непонятная мне самому потребность сделать её моей. Ощущать её моей.

И Фараиту, сволочь, поддакивал изнутри: нежная, вкусная, сладкая. Давай, Сейдж. Найдём её.

В общем, я выдержал месяц с лишним, едва зализал раны – и, как последний идиот, употребил все силы не на то, чтобы отомстить Рейборну, не на то, чтобы снова его подсидеть – а на то, чтобы найти эту дрянь и вернуть на её место, увидеть страх в зелёных глазах. Страх и понимание, что ей никуда от меня не деться. Я мечтал о ней, о том, как сделаю с ней всё, что пожелаю, как снова сожму в руке её шелковистые волосы, как вопьюсь губами в покорный рот. Как заставлю стонать подо мной, отдаваться мне через ненависть и желание уничтожить. Рыжая лиса, змея, хитрая, пронырливая… и волосы пахнут лесными ягодами… Демонова кровь, проклятое наваждение.

Вот только она канула в небытие, как будто её никогда не существовало.

Я узнал, что она собиралась замуж за Арда – но свадьба расстроилась. Узнал, что Ард уехал из страны в одиночестве – куда-то далеко, на другой континент, там, кажется, требовались толковые маги. На Арда я плевать хотел – мелкая сошка. Но она…

Или Рейборн таки выдал её за кого-то, или тоже отправил прочь из страны (Арда я проверил, он жил холостяком), или держит взаперти у себя в замке – один Райас знает почему. Как я ни пытался выяснить это, подослать шпионов – никаких сведений о девчонке добыть не удалось. Как будто сгинула с этого света.

Но вот я точно знал, что она жива. Не знаю почему – чувствовал это каким-то внутренним бешенством. И был уверен, что время обязательно сведёт нас, даже если я не приложу к этому никаких усилий. Наши судьбы завязались в какой-то мёртвый узел, и этот узел ещё придётся разрубить.

Тинна

– Нейди Ивели-ин, – послышался тягучий голос почтальона. – Письмецо вам!

Нергия, сосредоточенно месившая тесто – по локти в муке, даже на лице белые мучные следы, волосы прихвачены платком – встрепенулась и сделала попытку побежать к двери.

Я махнула ей, мол, успокойся, открою сама. Даже сейчас, через год совместной жизни, она продолжала считать меня благородной нейди, а себя – моей прислугой. Я предложила ей это в самом начале, исключительно для того, чтобы она спокойнее себя чувствовала, но почти сразу пояснила, что я такая же одиночка, как она, и за моими плечами нет ни титула, ни богатства. И пусть по рождению я и впрямь из благородных, сейчас я ничем не отличаюсь от неё – незамужней женщины, воспитывающей незаконное дитя.

– Вот, пожалуйста, – весело сказал Марис, передавая мне конверт из плотной коричневой бумаги. – Аж из Диомеи пришло!

Пальцы невольно дрогнули, принимая. Я повертела конверт в поисках имени отправителя, сама не зная, чего боюсь увидеть: то ли почерк отца, то ли другой, размашистый, отпечатавшийся в разуме. Глупости: Сейдж никогда не стал бы писать мне. С него сталось бы скорее очутиться здесь, бешеным вихрем ворваться в дом, снова разрушив мою жизнь.

Но на конверте стояло всего лишь имя моей бабушки.

Я нахмурилась. Странно, с чего бы ей вздумалось писать так часто, да ещё и напрямую? Обычно она посылала письма раз в месяц, через нотариуса в ближайшем городишке, мы так условились. Письма и денежную помощь: запретить это бабушке я не смогла. И правильно сделала: той осенью, когда из-за слишком ранних снегов полдеревни осталось без урожая, мы бы не выжили, если бы не её деньги.

– Нейди Скайнер, – почтальон прочитал имя на конверте вслух: не смог подавить любопытство. – Не знал, что у вас есть знакомые в Диомее, нейди Ивелин.

– О, это дальняя родственница моего мужа. Надеюсь, ничего не стряслось, – улыбнулась я.

Почтальон приподнял брови, выражая явное желание услышать больше, но я поблагодарила его за доставку и сослалась на дела. Он не без сожаления откланялся.

Озабоченно нахмурившись, я подошла к бюро. Взяла серебряный ножик, хранившийся в запертом на замок ящичке, чтобы шаловливые ручки начавшего бегать по всему дому Хардиса не дотянулись. Аккуратно взрезала плотную бумагу.

– Что такое, нейди Тинна? Плохие новости? – спросила Нергия с кухни.

Я молчала, пробегая глазами чёткие бабушкины строки. Сердце дёрнулось, на миг остановилось, потом застучало, нагоняя ритм. Глаза выхватывали отдельные фразы. «Мой последний час уже близок… прости старухе упрямство… хочу увидеть тебя… тебя и ты знаешь кого…».

Боги!..

Конечно, я понимала, что когда-нибудь это время придёт. Никто не живёт вечно, а бабушке уже шестьдесят пять, в таком возрасте любая болезнь может оказаться смертельной. Но неужели всё так серьёзно? Пишет… что целители не дают ей больше пары месяцев.