Кейт обернулась и увидела, как Дугал поднял свой кинжал. Все еще стоя на одном колене, горец схватил Дугала за запястье, остановив его руку на полпути. Плечи его напряглись, на шее обозначились мускулы, похожие на канаты. Дугал заскрежетал зубами, в уголках его рта проступила пена, а шотландец медленно, с трудом встал на ноги, выжимая все шестнадцать стоунов[1]массивного тела Дугала.

Толпа притихла.

— Брось, не то тебе будет очень больно, — мрачно посоветовал горец.

— Иди к черту, ублюдок!

— Вот и хорошо! Честно скажу, я бы сильно огорчился, получив твое согласие сдаться.

Внезапно горец повернулся, рванув Дугала прямо на себя. В то же время он опустил плечо ниже локтя Дугала и вывернул его руку. Приглушенный треск ломаемой кости наполнил комнату.

Кейт затошнило. Дугал смертельно побледнел, нож выпал из потерявших чувствительность пальцев и звякнул об пол. Кучер безобразно скривил рот и завыл.

На лице горца выразилось отвращение, и он толкнул что-то бормотавшего Дугала к его дружкам, потом подозвал трактирщика:

— Хорошо бы наложить ему на руку лубки, не то он никогда уже не сможет править лошадьми.

Эти слова заставили перепуганную Кейт встрепенуться. Горца она не видела, только слышала его пророческие слова, и вдруг осознала, что у нее больше нет кучера.

На подгибающихся ногах она подошла к трактирщику, онемевшими пальцами пошарила в кармане и вынула пару крупных монет, зашитых в подол плаща.

— Найдите кого-нибудь, кто сможет заняться его рукой, — сказала Кейт и повернулась, чтобы выйти, хотя и не знала, куда отправится.

Если не удастся нанять другого кучера, придется сесть в почтовую карету и вернуться в Йорк. Учитывая, что разбойников и грабителей на большой дороге становилось все больше, а также ранний приход суровой зимы, немногие частные конторы рисковали посылать своих людей и лошадей на север Шотландии. Ее удивило, что маркизу удалось нанять экипаж в это время года. Если придется вернуться в Йорк, то этой зимой попасть в Клит она едва ли сможет.

А попасть в Клит ей просто необходимо, хотя, похоже, ее последний шанс вернуть то, чего они лишились, теперь утерян.

У нее закружилась голова, и впервые в жизни Кейт почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Слишком мало еды, слишком мало надежды. Она покачнулась, закрыла глаза, протянула руку, чтобы за что-то ухватиться, но ничего не нашла. С другой стороны, какое облегчение, что можно отказаться наконец-то от всяких попыток…

Сильные руки схватили ее за локти, не давая упасть. От горца пахло кожей, потом и металлом. Кейт открыла глаза.

Он стоял спиной к очагу, и свет, падавший из-за спины, создавал огненный нимб вокруг его темно-рыжей шевелюры. Лица почти не было видно, только щетина поблескивала по краю тяжелого подбородка.

— Кто вы? — спросила она.

— Я-то? — прогудел густой голос. — Да ведь, голубушка, я ваш ангел-хранитель.

Кейт кожей чувствовала, что сейчас произойдет нечто очень важное. Она попятилась, а горец, чтобы не дать ей упасть, шевельнулся, слегка притянув ее к себе. От этого движения он повернулся, и свет упал на его лицо. Впервые за весь вечер Кейт смогла отчетливо рассмотреть его безжалостные глаза, как зеленый лед, губы распутника и подбородок кельтского воина.

И в глубоком обмороке она поникла на руках Кристиана Макнилла.

Кейт витала между бодрствованием и сном. Горячий мужской запах проникал сквозь темноту, поднимаясь от плотной поверхности, к которой она прижималась. Она чувствовала себя в безопасности, совершенно расслабленной… слегка… растрепанной. Растрепанной?!

Она почти очнулась и увидела перед собой тяжелый подбородок и могучую шею. Золотоволосый горец смотрел на нее глазами, похожими на халцедоны, — бледно-зелеными и непроницаемыми.

— Вы меня не помните, миссис Блэкберн? — спросил он. — Я Кит Макнилл.

— Кристиан?

Уголки его большого рта приподнялись в быстрой улыбке.

— К сожалению, скорее Кит, нежели Кристиан. Значит, вспомнили.

Ах да! Она вспомнила. Вспомнила, как сидела в комнате, лишенной всякого убранства, как смотрела в страдающие, неистовые серо-зеленые глаза молодого человека, который неслышно метался по комнате, точно дикий зверь, человека настолько чуждого всему ее жизненному укладу, что она почувствовала, что может раскрыть перед ним то, что скрывала даже от близких, потому что была уверена, что их миры, встретившись на короткий миг, никогда больше не пересекутся. Не стоило этого делать.

— Да, вспомнила. — Кровь бросилась ей в лицо. — Как… почему вы оказались здесь?

Темная бровь, пересеченная глубоким шрамом, иронически выгнулась.

— Вы не верите в ангелов-хранителей?

— Нет. — В противном случае ее ангела давно бы выгнали со службы за столь небрежное исполнение своих обязанностей. Она пошевелилась, и он встряхнул ее на руках, устраивая поудобнее, и это тут же напомнило ей, что ее несет человек, совершенно ей не знакомый. — Прошу вас, я могу идти сама.

Не сказав ни слова, Кит поставил ее на пол, и она покачнулась, потому что голова у нее закружилась. Он протянул было руку, но Кейт отстранилась:

— Все в порядке.

Его красиво очерченный рот растянулся в загадочной улыбке. Тот молодой человек, который принес ее близким замечательные золотистые розы, был неистов, но было в нем нечто зажигавшее в ней родственную искру. Как ни странно, тогда она почувствовала, что знает Кристиана Макнилла. Но по отношению к этому худому, суровому Киту Макниллу она этого не чувствовала. Что он здесь делает?

— Где ваша комната?

Она указала на ближайшую дверь, и он распахнул ее, отступив, чтобы дать дорогу. Кейт повернулась, и свет, падавший через дверь, обнаружил то, что скрывал темный коридор: золотистые волосы на его виске были в крови. Ее взгляд скользнул по его рукам. Кожа на костяшках пальцев была содрана и кровоточила. При виде этого свидетельства грубого насилия ее передернуло.

— Вы ранены.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Так часто бывает при ранениях в голову.

Кейт пришла в замешательство. Может быть, дело было в его близком знакомстве с ранами, а может быть, в остатках ее чувства долга, — как бы то ни было, но она не закрыла дверь.

— Вы хотя бы умойтесь над тазом. Это лучше, чем лошадиное корыто.

— А другого выбора у меня нет? — спросил он с кривой улыбкой.

— Я заняла последнюю комнату, и если с тех пор ни одна не освободилась, то да, выбора у вас нет, — сдержанно ответила она, не желая попадаться на крючок. — Прошу вас. — И она указала на щербатый фарфоровый таз.