– Партии все одинаковые. Верхушка жрет друг друга и рвет куски пожирнее. Простые члены платят взносы и бегают с лапшой на ушах.

– Не с лапшой, а со знаменами и лозунгами. – Поправил брата министр.

– Какая разница. Они все ждут, когда их флаги вместе с жидами и москалями по всему Киеву развесят. Чернь всегда жаждет кровушки ближнего. Но по библии ближнего нельзя, так хоть иноверца.

– Циник ты, Петро…

– Зато ты у нас, Никола, натура поэтическая. Доллары в рифмы укладываешь.

– Не напоминай, совсем доллар скатился. – Министр обороны смачно сплюнул и потянул повод. Они обогнули пруд и пустили лошадей рысью. Минут десять трусили молча. Когда снова перешли на шаг, Никола Вениаминович спросил у брата:

– Ты сам, Петро, веришь в эту затею?

– Верю, господин главнокомандующий. Сидеть тебе в кресле главы правительства. – Ответил Петр Макарович и пустил своего жеребца в карьер. Министр обороны хотел крикнуть брату, но передумал и поскакал следом. Ему вскоре предстояло испытание, во время которого удержаться в седле будет куда труднее.

Москва. Остоженка.

Квартира Василия Дмитриевича Клименко.

12 ноября 2010 года

Клименко-старший лежал в постели, накрывшись теплым пледом, и перечитывал документ. Сегодня утром он получил его из Германии.

«Сообщаем по вашей просьбе, что генерал-лейтенант Ренц, первый военный комендант Львова, за допущенные беспорядки в городе был расстрелян по личному приказу Адольфа Гитлера». Дальше шли даты и номера приказов. – Выходит, как я и думал, к погрому во Львове в день прихода немцев нацисты отношения имели, а вермахт, скорее всего, нет. Это совместные подвиги эсэсовцев и господина Бандеры…

Василий Дмитриевич Клименко родился в Черновцах. За неделю до начала Второй мировой войны семья переехала во Львов. Отец Дмитрия Васильевича служил офицером, и где ему жить и работать, решали за него.

Наступления армий Третьего Рейха произошли столь стремительно, что военкомат, где служил родитель, едва успел увезти своих сотрудников и часть архива. Эвакуировать семьи военных власти опоздали. Маленький Дмитрий остался с мамой в еще необжитой квартире. День, когда в город вошли части Вермахта, ребенок запомнил на всю жизнь. Это был самый страшный день в его жизни. Ничего страшнее он никогда не видел. Хотя повидать ужасов довелось немало. И дело было совсем не в солдатах вермахта.

Началось с того, что он вместе с соседскими детьми Розочкой и Ефимчиком побежал на улицу смотреть немцев. Те входили в город спокойно. Никакой стрельбы или сопротивления частям неприятеля никто не оказывал. Это были улыбчивые молодые парни в гимнастерках с засученными рукавами. Народ встречал их цветами. Они улыбались и подмигивали девушкам. Немцы маленькому Васе понравились. Понравились они и его друзьям. Розочка даже получила от немецкого офицера шоколадку. Они втроем бежали домой, чтобы поделиться с родителями своими впечатлениями. Мама увидела Васю в окно, выбежала на улицу, схватила сына в охапку и понесла домой. Из квартиры соседей раздавались душераздирающие крики. Перед их дверью стоял здоровенный мужик с обрезом.

«Ты кто? Наша?» – Спросил он у мамы. «Я Наталья Клименко, а это мой сын», – ответила женщина. «Эти тоже твои?» – спросил мужик, указав на Ефимчика и Розу. – «Это дети наших соседей», – ответила ему мама.

Дальше произошло нечто ужасное. Мужик схватил Розу за руку и прикладом обреза проломил ей череп. Девочка погибла мгновенно. Ефимчик бросился бежать, но мужик одним прыжком нагнал ребенка, поднял за ноги и швырнул вниз головой с лестничного пролета. Вася на всю жизнь запомнил жуткий крик своего маленького друга. Потом наступила тишина. Мужик улыбнулся, поднял с пола шоколадку, подаренною Розочке немецким офицером, и протянул Васе. Мама затащила сына в квартиру и заперла дверь. Ее трясло.

Мальчик тогда не понимал, что происходит и почему гражданские дяди с винтовками и пистолетами врываются в квартиры, вытаскивают женщин и стариков, зверски их убивают. Стоны и крики раздавались повсюду. Часть домов горела. Тогда он впервые услышал об «ОУН».

Это событие отложило отпечаток на всю его последующую жизнь. Василий Дмитриевич Клименко, окончив институт и став историком, много лет пытался разобраться, что представляла собой Организация Украинских Националистов и ее проводник (руководитель) Степан Бандера. Погромы в день прихода немцев во Львов многие связывали с его именем. Теперь Клименко старший знал об этом много, но продолжал наводить справки. Даже Большая война не отвлекла его от главной темы жизни. Кажется, какое дело старому человеку до исторических коллизий родины, которую он давно покинул? Да и его оппонент, академик Иван Гаврилович Ухтомцев, давно умер, и как будто теперь и спорить не с кем. Когда-то Ухтомцев ему бросил обидную фразу: «Вас, хохлов, больше пятидесяти миллионов, и вы единственный столь многочисленный народ Европы, никогда не имевший своей государственности. Даже ваш великий Богдан, выиграв крупное сражение, увел вас от поляков к москалям. Так что и политиков крупных вы не породили. Вот спевать вы умеете, и горилка у вас гарная, а вожди у вас мелковаты».

Эта фраза задела московского украинца за живое, и он занялся вековой историей родины. Степан Бандера его интересовал не только потому, что последние годы националисты опять лепили из него героя. Он считал Бандеру жестким бесчеловечным политиком, но отдавал должное его упорной борьбе с немцами и большевиками. Пожалуй, Степан Бандера первый огнем и мечом заложил основы новой украинской государственности. Это он через поколения довел до наших дней целую систему, способную выжить и спустя поколения претендовать на власть в стране. Но государство, возникшее под флагом ОУН – УПА, Клименко не прельщало. Будучи ученым, старик понимал – национализм плохой фундамент. Опыт немецкого народа послужил тому наглядным примером, и очередной документ из Германии лишний раз напоминал об этом.

Василий Дмитриевич отложил текст и прыснул в глотку лекарственный аэрозоль. Он никак не мог поправиться. Эти затяжные простуды мучили его уже несколько лет. Если заболевал в конце зимы, знал – до весеннего тепла с постели не встанет. В этот раз он простудился в ноябре, хорошего это не сулило. И как назло, сын уехал в командировку. Причем не сказал куда. Для порядка поинтересовался у отца, над чем тот сейчас работает. Василий Дмитриевич рассказал о послании из Берлина. От Львова времен оккупации разговор перешел к событиям не столь давним. Они поговорили об Украине периода Кучмы, и Василию Дмитриевичу показалось, что сына его ответы заинтересовали. Но на вопрос, куда едет, тот навел тумана, принес из аптеки пакет с лекарствами и растворился.

«Расти после этого детей!» – с горечью думал одинокий родитель. Правда, эти мысли не были до конца справедливыми. Уезжая, Игорь поручил его заботам друга. Тема с Галей каждые три дня навещали больного, и проблем с продуктами или лекарствами в отсутствие сына он не имел, да и одиночество особого не чувствовал. Давно научился занимать собственную персону без посторонней помощи. С ним были его мысли и его труды. Василий Дмитриевич высморкался в большой обрывок белой простыни и попытался дочитать текст, присланный берлинским коллегой, но понял – сосредоточиться на деталях далекого события сегодня не может. Тревожные мысли о сыне отвлекали. Родителю почему-то не понравилась командировка Игоря. И вчера утром, когда сын, наконец, приехал, разговора у них опять не получилось. Игорь посидел всего несколько минут, поинтересовался здоровьем отца и, попросив родителя принять на хранение конверт, перевязанный голубой тесемкой, пошел к двери. На пороге обернулся и добавил: «Через некоторое время я его заберу. А если не смогу, передай Теме». Отец возмутился и хотел спросить «Что значит – не сможешь?» Но Игорь уже сбегал вниз по лестнице.