Мегрэ нисколько не продвинулся, поскольку обо всем этом уже думал сам.

— Вы мне говорите, что он был спокоен, разговаривал хладнокровно, без видимого волнения, во всяком случае излишнего волнения. Но это можно повернуть как в его пользу, так и ему во вред, равно как и то, что он отдал на анализ фосфат цинка и прочитал об этом соединении все, что смог прочитать. Он не утверждал, что его жена сходит с ума?

— Не совсем так. Я не помню разговор до мельчайших деталей. По правде говоря, вначале я слушал его вполуха. В кабинете было очень жарко. Я немного отяжелел…

— Если он подозревает свою жену в безумии, это тоже признак. Но вполне возможно, что его жена действительно…

Мегрэ встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету туда-сюда.

— Лучше бы мне не заниматься этим! — пробурчал он, точно не для своего друга Пардона, а для себя. И тут же добавил: — И тем не менее я знаю, что займусь этим.

— Не исключено, что злой умысел существует лишь в его воображении и что он сам купил фосфат.

— А это вещество продается свободно? — спросил Мегрэ.

— Нет. Но магазин, в котором он работает, мог приобрести его, например чтобы морить крыс.

— Предположим, Мартон входит в категорию людей, о которой вы подумали. Этот человек опасен?

— Он может стать опасным в любое время.

— А если предположить, что жена действительно пытается его… — Внезапно Мегрэ остановился перед доктором и выругался: — Твою мать! — И тут же улыбнулся: — Извините. У нас, на Набережной, было так тихо! Как у вас тут! В общем, мертвый сезон. И вдруг в мой кабинет заявляется этот болтун, садится и разом навешивает на меня ответственность…

— Вы не несете ответственность…

— Официально — нет. Но если завтра или на следующей неделе произойдет одно из двух: умрет он или его жена, я буду уверен, что это произошло по моей вине…

— Сожалею, что не сумел вам помочь, Мегрэ. Хотите, я попытаюсь связаться со Стейнером и спрошу его мнение?

Мегрэ без особой уверенности кивнул. Пардон позвонил на площадь Данфер-Рошро, потом в клинику, где в данный момент находился Стейнер. Сколько бы Пардон ни изображал маленького и почтительного районного врача, обращающегося к знаменитому специалисту, Мегрэ по его лицу и по резкому голосу, доносившемуся из трубки, понял, что этот демарш имел не больший успех, чем его собственный.

— Он поставил меня на место.

— Извините меня.

— Да нет! Надо было попытаться. Не терзайтесь. Если бы все те, кто ведет себя странно, непременно становились убийцами или жертвами, в стране наблюдался бы большой излишек жилья.

Мегрэ дошел до площади Республики и сел в автобус.

На набережной Орфевр Жанвье, находившийся в кабинете инспекторов, сразу пошел докладывать. Вид у него был пристыженный.

— Он ведь не мог видеть меня здесь, правда? — спросил он. — И моя фотография практически не появляется в газетах. Неужели я так похож на полицейского?

Из всей бригады Жанвье как раз меньше всех был похож на полицейского.

— Я зашел в отдел игрушек и сразу узнал его по вашему описанию. Он был в длинном сером халате с вышитым красным названием магазина. Железная дорога как раз работала. Я поглазел на нее, потом подозвал вашего человека и стал задавать ему невинные вопросы, как отец семейства, собирающийся купить эту игрушку сыну. Я знаю, как это делается, потому что подарил такую же сынишке в позапрошлое Рождество. Так вот, он едва дал мне произнести три или четыре фразы и шепотом сказал: «Передайте комиссару Мегрэ, что с его стороны не очень хорошо было прислать вас сюда. Я могу потерять из-за него свое место». Он говорил, почти не шевеля губами, с тревогой косясь на контролера универмага, посматривавшего на нас издалека.

На столе комиссара лежала карточка из лаборатории, на которой красным было написано: фосфат цинка.

Еще немного, и Мегрэ бросил бы это дело. Как он говорил Пардону или Пардон ему, он уже точно не помнил, с профессиональной точки зрения это напрямую его не касалось, а если он будет досаждать Ксавье Мартону, тот запросто может начать писать жалобы и устроить ему неприятности.

— Мне хочется отправить тебя на авеню Шатийон, чтобы расспросить консьержку и соседей. Вот только не надо, чтобы в квартале заподозрили, будто этим человеком интересуется полиция. Ты можешь походить из квартиры в квартиру, например предлагая электрический пылесос…

Жанвье не сдержал гримасу при мысли, что придется таскаться от дома к дому с пылесосом в руке.

— Если тебе больше нравится, представляйся страховым агентом… — смилостивился комиссар.

Жанвье такой вариант явно нравился больше.

— Постарайся выяснить, как живет семья, что собой представляет жена, что о них думают в квартале. Если жена дома, можешь позвонить в квартиру и предложить ей застраховать жизнь…

— Буду стараться, патрон.

Погода была такой же пасмурной и холодной, и кабинет, где комиссар забыл включить отопление, основательно выстудило. Он повернул рычажок и на секунду заколебался, не стоит ли сходить к шефу за советом. Не сделал он этого из опасения показаться смешным. Рассказывая историю Пардону, он понял, как мало у него данных.

Медленно набивая трубку, комиссар вновь погрузился в работу с делом, которое оставил утром и интересоваться которым никак не мог себя заставить. Прошел час. Воздух стал непрозрачным из-за табачного дыма и сгущающихся сумерек. Он включил настольную лампу с зеленым абажуром, встал, чтобы вновь уменьшить мощность работы батареи. И тут в дверь постучали. Старый Жозеф прошептал, кладя на угол стола карточку:

— Дама.

Должно быть, она произвела на старого секретаря сильное впечатление, раз уж он употребил такое слово.

— Думаю, — добавил Жозеф, — она жена того типа, что приходил утром.

Написанная на карточке фамилия ему что-то напоминала: мадам Мартон. А ниже, в графе «Цель визита», значилось: «Личная».

— Где она/

— В приемной. Пригласить ее?

Мегрэ уже хотел ответить «да», но спохватился:

— Нет, я займусь этим сам.

Он не спеша прошел через кабинет инспекторов, потом еще через две комнаты, прежде чем выйти в широкий коридор позади застекленной приемной. Поскольку еще не совсем стемнело, лампы, казалось, светили не так ярко, как обычно, и атмосфера была желтоватой и унылой, точно на маленьком провинциальном вокзале.

От двери он наблюдал за своего рода аквариумом, в котором сидели всего три человека, из которых двое явно пришли в бригаду нравов, поскольку один был маленьким сутенером, от которого за километр воняло площадью Пигаль[1], а вторая — пышнотелая девица, державшаяся в здании полиции с непринужденностью завсегдатая.