В кормовом камбузе старшина замер на месте, прижав к себе тёплый каравай хлеба и удивлённо глядя на динамик, прикреплённый к переборке. Странно. Разве такими должны были быть у них предписания? Может быть, их изменили в последнюю минуту? Мичман нарушил ход его мыслей и приказал вернуться к работе, довольно улыбаясь и посмеиваясь от мысли о недельном увольнении на берег после прибытия на Кубу. Он был немало наслышан о страстных кубинках, и теперь радовался возможности проверить, так ли это на самом деле.

Рамиус задержался в центральном посту.

– Интересно, есть ли здесь американские лодки? – задумчиво произнёс он.

– Действительно, товарищ командир, было бы неплохо выяснить это, – согласился капитан второго ранга Бородин, стоявший на вахте. – Включить гусеницу?

– Действуйте.

– Стоп машина, – приказал Бородин.

– Стоп машина, – отрепетовал старшина-рулевой и передвинул ручку машинного телеграфа в положение «стоп». Тут же стрелка телеграфа, управляемая из машинного отделения, передвинулась в такое же положение – приказ получен и выполнен. Глухой рёв турбин стих.

Бородин снял телефонную трубку и нажал на кнопку, соединяющую центральный пост с машинным отделением.

– Товарищ старший механик, приготовьтесь включить гусеницу.

Это не было официальным названием новой движительной системы. У неё вообще не было названия, всего лишь номер проекта. Прозвище «гусеница» дал ей молодой инженер, принимавший участие в её разработке. Ни Рамиус, ни Бородин не знали почему, но, как это нередко бывает в подобных случаях, название прижилось.

– Установка готова к пуску, – через несколько секунд доложил стармех.

– Открыть люки на корме и на носу, – скомандовал Бородин. Вахтенный мичман протянул руку к щиту управления и поочерёдно щёлкнул четырьмя переключателями. Сигнальные лампочки над каждым сменили красный свет на зелёный.

– Люки открыты, товарищ капитан, – доложил он.

– Включить гусеницу. Постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов.

– Слушаюсь, постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов, – отрепетовал старший механик.

Внутри корпуса подлодки, где на короткое время воцарилась тишина, возник новый звук. Рёв двигателей был теперь тоном ниже и разительно отличался от обычного. Шумы, доносящиеся из реакторного отсека – главным образом от циркуляционных насосов, прогоняющих воду через систему охлаждения, – стали почти неслышными. Гусенице для работы не требовалось большой мощности. На боевом посту мичмана стрелка указателя скорости, опустившаяся до пяти узлов, поползла вверх. В носовом кубрике, втиснутом перед ракетным отсеком, несколько спящих матросов зашевелились на своих койках, потревоженные прерывистым рёвом и жужжанием электромоторов, находившихся всего в нескольких метрах, за прочным корпусом. Но матросов так вымотал этот первый день плавания, что они тут же снова заснули, не теряя ни единой драгоценной минуты отдыха.

– Гусеница работает нормально, товарищ командир, – доложил Бородин.

– Отлично. Рулевой, курс двести шестьдесят градусов, – приказал Рамиус.

– Слушаюсь, курс двести шестьдесят. – Рулевой повернул штурвал влево.

В тридцати милях к северо-востоку от «Красного Октября» американская подлодка «Бремертон» только что всплыла из-под паковых льдов и шла курсом два-два-пять. «Бремертон», ударная подводная лодка типа 688, занималась сбором электронной информации в Карском море, но получила приказ направиться на запад, к побережью Кольского полуострова. Предполагалось, что русский ракетоносец не выйдет в море ещё неделю, и шкипер «Бремертона» испытывал раздражение из-за очередной путаницы в разведданных. Если бы «Красный Октябрь» вышел в море в соответствии с расписанием, «Бремертон» ждал бы его у выхода из Кольского залива и сразу же сел бы ему на хвост. Правда, американские гидроакустики несколько минут назад все равно сумели засечь советский ракетоносец, хотя «Бремертон» и шёл со скоростью четырнадцать узлов.

– Мостик, вызывает гидропост.

Капитан третьего ранга Уилсон поднял трубку.

– Мостик слушает.

– Мы потеряли контакт, сэр. Пару минут назад его гребные винты остановились и смолкли. Мы слышим шумы с востока, но подводный ракетоносец исчез.

– Понятно. Возможно, он перешёл в режим медленного дрейфа. Будем красться следом. Оставайтесь настороже, старшина. – Капитан Уилсон прошёл к прокладочному столику, размышляя над происшедшим. Два офицера из группы слежения и управления огнём только что установили пеленг на контакт и теперь смотрели на командира, ожидая, что он скажет.

– На их месте я опустился бы к самому дну и начал медленно кружить вот здесь. – Уилсон обвёл карандашом место, где только что находился «Красный Октябрь». – Давайте подкрадёмся к нему. Сбавим скорость до пяти узлов и постараемся снова восстановить контакт, ориентируясь на шум его реактора. – Уилсон повернулся к вахтенному офицеру. – Сбавить скорость до пяти узлов, – приказал он.

– Слушаюсь, шкипер.

В здании Главного почтамта Североморска сортировщик почты недовольно посмотрел на водителя грузовика, который швырнул ему на стол большой брезентовый мешок и ушёл. Шофёр опоздал с доставкой почты, впрочем, не то чтобы действительно опоздал – этот идиот за пять лет ещё ни разу не приехал вовремя, подумал служащий. Была суббота, и сортировщик не испытывал ни малейшего желания работать. Сорокачасовую рабочую неделю ввели в Советском Союзе всего несколько лет назад, но, к сожалению, эти перемены не затронули такие жизненно важные сферы обслуживания, как почта. Вот и приходится по-прежнему вкалывать шесть дней в неделю вместо пяти, а платят гроши. Позор, думал он, и даже часто высказывался по этому поводу дома, сидя с приятелями за картами, а особенно под водку с огурчиком.

Сортировщик развязал шнурок и перевернул мешок – на стол вывалилось несколько мешков поменьше. Нет смысла спешить, решил служащий. Месяц только начинается, впереди ещё несколько недель, чтобы перенести положенную норму писем и бандеролей из одной части помещения в другую. В Советском Союзе все состоят на государственной службе и есть даже поговорка: пока начальство делает вид, что платит, мы делаем вид, что работаем.

Вскрыв небольшой мешок с почтой, он извлёк оттуда официального вида конверт, на котором значилось: Москва, Главное политическое управление Военно-морского флота. Служащий ощупал конверт. Наверно, с одной из подводных лодок, что стоят в Полярном, на другой стороне залива. Интересно, о чём там? – подумал сортировщик, развлекаясь игрой, которой грешат почтовики всего мира. Может, там сообщение о готовности к последнему и решительному бою с империалистами? А может, список коммунистов, что вовремя партвзносы не уплатили? Или того лучше – заявка, дополнительные фонды на туалетную бумагу требуют?