– Хозяйка тебя прислала? – спросил Витек и сделал шаг вперед. Пес осторожно попятился, да так и пошел задом наперед от надвигавшегося на него Витека.

– Ко мне, песик, постой, – шептал Витек. – Что ты хотел сказать? Не убегай. А может, тебя никто и не посылал? Может, ты носишь в себе душу человека?

За черным холмом мерцало зарево приближающегося поезда.

Потом, на кухне, он увидал мать, дожидавшуюся его над коробом со старыми фотографиями. Выцветшими, с русскими надписями на обороте твердых паспарту. Мать в который раз рассматривала через увеличительное стекло забытых кузенов и покойных тетушек.

– Где ты был? Что случилось?

– Не знаю. Может, что-нибудь и случилось.

– Помни, Витек, о самом важном. Ты должен стать доктором. Тогда люди все забудут. Ты должен быть великим врачом.

– Хорошо, мама, я буду знаменитым врачом.

– А что случилось?

– Не знаю. Я отвез телеграмму и получил пятьдесят грошей.

– Зачем взял? Нельзя принимать деньги от чужих людей.

– Это не имеет значения. Я думаю, мама, что это не имеет значения.

– Ты молишься за него?

– За кого?

– За отца.

– Молюсь, хотя иногда забываю.

Мать встала из-за стола, подошла к свету.

– Витек?

– Что, мама?

– Помни.

– Что я должен помнить?

– Все. Ты постоянно должен помнить все.

И тут захрипел в боковушке дед. Пружины кровати взревели, как басовые струны. Витек, на ощупь находя дорогу, прошел в затхлую комнату.

– О чем вы все толкуете? Я ничего не знаю. И мне никто ничего не говорит.

– Уже поздно, дедушка. Прошел международный экспресс.

– Ветрено на дворе?

– Ветер утих, наверное, будут заморозки.

– Витек, я, пожалуй, умру. В такую пору люди умирают.

– Всегда умирают?

– Ох, пожалуй, уже нынче. Кажется, землей пахнет. С обеда чувствую, словно голова лежит в борозде.

– Спите, дедушка.

– Не могу заснуть. Боюсь уснуть. – Старик зашелся странным, визгливым кашлем. – А собственно, не боюсь. Пусть все это кончится, пусть придет конец. Господь Бог, будь милостив ко мне, грешному. Бог, но который? Тот ли, которого мне дали родители, или тот, которого я сам себе выдумал, а может, этот, существующий на самом деле и еще никому не ведомый? Витек, оставь дверь открытой, пусть я увижу хоть немножечко света, капельку солнечного блеска, чуточку того, что связывает меня с вами, с моей жизнью. Мальчик мой, как все это ужасно, как страшно так долго жить и столько пережить. Где было начало, где будет конец? Боль, грусть, страдания, обиды, то надежда, а то ее уже нет, то страшно, а то нет страха, ожидание, воспоминания, что-то гнетет, какое-то предчувствие, пустота, да какая там пустота, нет, боль и нехватка воздуха, кислорода, удушье, бесконечное удушье, беспредельное, беспредельное, как вечность…

* * *

Кошмарное преступление студента. Минувшей ночью в V комиссариат полиции явился бывший студент университета 28-летний Юзеф Вильк, проживающий по улице Кохановского, 85, и, выложив на стол нож и веревку, заявил: я убил свою невесту в роще за Зеленой заставой, 22-летнюю Хелену Сойко, воспитанницу профессионального училища. Вильк был задержан, а на указанное им место выехали сыщики, которые обнаружили там Сойко в бессознательном состоянии. Вызванный врач «Скорой помощи» установил наличие у нее глубоких ран шеи, а также следы, указывающие на то, что ее пытались душить. Вильк познакомился с Сойко, 16-летней школьницей, шесть лет назад. От первоначального намерения жениться на ней Вильк со временем отказался, прежде всего потому, что, прервав учебу, был вынужден тайно искать работу. По причине тяжелого материального положения он дважды покушался на самоубийство. В четверг вечером, прихватив кухонный нож и веревку, Вильк направился с Сойко за заставу. Улучив момент, по его собственному признанию на следствии, он, отдавая себе отчет в том, что делает, набросил девушке петлю на шею и, повалив ее на землю, перерезал ей горло, затем, будучи убежден, что она мертва, снял с шеи веревку и попытался на ней повеситься. Жуткое преступление является предметом дальнейшего расследования правоохранительных органов. Жизни Сойко не грозит опасность. Она доставлена в больницу. Вильк – сын инвалида войны. Учебу в университете прервал из-за отсутствия средств к существованию.

* * *

Витек ждал ее. Он сидел на каменной тумбе у вокзала под нагим каштаном. По небу торопливо скользили пузатые облака, словно сорвавшиеся с привязи аэростаты. Уважающие себя пижоны в эту пору уже не носили верхней одежды, и поэтому Витек основательно промерз, наблюдая за стайками лицеистов, вбегавших в здание виленского вокзала. На пустоватую площадь съезжались пролетки, извозчики подвешивали лошадям торбы с овсом и собирались кучками, чтобы потолковать о житье-бытье. Время от времени подкатывал автобус, который горожане называли «арбоном». На вокзальной лестнице выстроилась шеренга носильщиков, по русскому обычаю в фартуках.

Витеку предварительно пришлось избавиться от Левки, который что-то заподозрил.

– Зачем ты тут сидишь? Кого ждешь?

– Никого. Пошел к черту.

– Я пойду к черту, только ты должен сказать.

– Не скажу. Зря теряешь время, Лева.

– Я знаю – что-то стряслось. Вещий сон видел, ей-богу.

– Левка, я дам тебе сигарету, дам тебе даже пять штук, только уходи, ты уже пропустил три поезда.

– А напишешь за меня контрольную по химии?

– Я напишу за тебя все контрольные, только уйди.

Лева колебался, поддаваясь соблазну.

– Вот видишь, что такое кацапское сердце, – вздохнул он наконец. – Ладно, будь по-твоему, я пошел. Почему я такой мягкотелый, почему любой может меня подкупить? Ведь с таким характером я погибну. Давай обещанные сигареты.

Он взял три «юнака» и нарочито медленно побрел к дверям вокзала, задержался на лестнице, прикурил у носильщика и наконец исчез в дверном проеме под часами, на которых снова проскочила очередная минута.

В конце улицы вдруг грянула солдатская песня. В сторону вокзала шли подразделения пехоты с полной боевой выкладкой. За ними тяжело громыхали по мостовой громоздкие фургоны с брезентовым верхом. Несколько сопливых мальчишек бежали по тротуару, провожая солдат.

И тут, собственно в последний момент, Витек заметил двух лицеисток, исчезающих в дверях вокзала. Кинулся за ними, потерял в толпе, запрудившей зал билетных касс, и метался, проталкиваясь среди чемоданов и узлов, до тех пор, пока не заметил их у окна за вращающимся стеллажом с расписанием поездов. Отвернувшись к окну, они второпях красили губы. Золотистый, растрепанный зайчик от зеркальца, которое они вырывали друг у друга из рук, боязливо скользил по стене с государственным гербом. Витек овладел собой, начал с достоинством прохаживаться, наблюдая исподтишка за лицеистками.