Никто из Пап, боровшихся с Фридрихом, не был так умен, как он. Гонорий III был добродушным, но беспомощным человеком. Григорий IX и Иннокентий IV были людьми суровыми и волевыми, оба — неутомимые слуги Церкви, но ни один из них не обладал широтой или оригинальностью мышления. Папство, однако, меньше зависело от личных качеств своего вождя, чем империя. В империи была заключена смутная ностальгическая идея, которую можно было реализовать только при мудром, уважаемом и сильном императоре. Устройство империи было довольно расплывчатым и бесформенным. Папство же опиралось на поколения церковных юристов и мыслителей. Оно было тщательно организовано, чтобы оказывать влияние на весь христианский мир. Его права и претензии были четко сформулированы. Фридрих мог сколь угодно справедливо сомневаться в подлинности «Константинова дара», но в тот век слепой веры немногие разделяли его сомнения. Папа, как наследник Св. Петра, мог утверждать, что его должность была учреждена Христом и что она возносит его, пусть даже простого смертного, над грешным человечеством. У сана же императора, несмотря на весь блеск, не было божественного происхождения. Коронация могла поставить его выше других людей, но он оставался грешным человеком, и именно Папе надлежало проводить коронацию. Благодаря своей отлаженной структуре и религиозному престижу папство было сильнее империи; но у него была возможность проиграть. Церкви плохо служили ее слуги. Поступало все больше жалоб на приверженность духовенства земным благам и на его алчность, праздность и потакание собственным слабостям. Религия все еще процветала среди мирян, но духовенство больше не служило образцом для подражания. Святые все еще встречались, но их редко можно было найти на епископской кафедре. Напротив, святыми становились простые люди, вроде Франциска Ассизского, на чью деятельность власти смотрели с некоторым подозрением. И хотя Папы сами демонстрировали

благочестие, которое вызывало уважение, их дело было осквернено средствами, которые они использовали. Поскольку власть папства держалась скорее на духовном превосходстве, чем на материальном, понтифики не устояли перед соблазном и использовали духовное оружие излишне расточительно. Папа Григорий VII унизил короля Германии в Каноссе, отлучив от церкви, но на самом деле подчиниться Генриха IV вынудили дипломатические соображения. Даже Папа Иннокентий III своими успехами во многом обязан своему политическому чутью. Анафема, которая не предусматривает никакого физического воздействия, может быть эффективной, только когда моральная сторона вопроса была абсолютна ясной. То же можно сказать и о Священной войне. В этом случае обещания духовного вознаграждения недостаточно, пока дело не станет по-настоящему привлекательным с моральной точки зрения. Или же требовался материальный стимул. Урбан II организовал Первый крестовый поход в атмосфере подлинного религиозного энтузиазма, но многие крестоносцы шли также в надежде получить часть пресловутых богатств Востока. Крестоносцы, которых Иннокентий III отправил воевать с альбигойскими еретиками, были суровыми, честолюбивыми людьми, откровенно стремящимися к личной выгоде; Иннокентий, несмотря на весь свой авторитет, не смог помешать рыцарям Четвертого крестового похода нарушить его приказ; крестоносцы нашли более выгодную цель, чем безнадежное дело защиты христи-ан в Палестине. Когда Григорий IX и Иннокентий IV призывали к Священной войне против императора, людей останавливали не только моральные соображения, они просто не видели в этой войне никакой для себя выгоды. Было похоже, что папство использует Священную войну просто ради своих политических целей, и это были цели, достижения которых не желали многие добрые христиане.

Не следует судить пап слишком строго. Они ясно видели — чтобы достичь идеальной теократии Григория VII, которая на самом деле отнюдь не являлась идеальной, такие противники, как Фридрих II, должны быть побеждены любой ценой. Но в действительности им не было нужды так стараться. Империя уже проиграла битву, разрыв между идеалом и реальностью был значительнее, чем в случае с папством, и она еще меньше была готова выдержать долгую борьбу. Блестящие личные качества Фридриха II дали империи последнюю пугающую видимость величия, но он ничего не мог сделать, чтобы спасти ее. Настоящую угрозу для Пап представляло совсем не то, чего они боялись: опасно было не то, что империя может восторжествовать, а то, что, разгромив империю, папство таким образом может совершить самоубийство.

Мудрый наблюдатель мог уже видеть, что время прежней многонациональной империи прошло. Стремление человечества к миру и покою, которые может обеспечить одно всемирное государство, не угасло, и никогда не угаснет. Но трудности на пути к достижению единства теперь были очевидны. Национальные нужды и традиции различались все сильнее, плохо развитые коммуникации создавали слишком много барьеров. Стали возникать исходя из географической целесообразности новые небольшие унии. Император, несмотря на свой вселенский титул, в действительности был лишь королем земель Центральной Европы, причем королем, чья власть зиждилась на привнесенной идее, в отличие от его собратьев во Франции и в Англии, чья власть глубоко укоренилась в реальности. В следующем столетии у империи нашлись красноречивые адвокаты, но они защищали уже проигранное дело. Будущее было за национальными королевствами. Не только Западная империя переживала упадок. По всему миру гибли империи раннего средневековья. Законный наследник Рима, Византия, где сохранялись римское право, греческий язык и культура и Православная церковь, связавшая людей различных национальностей в единое государство с городом, который Константин сделал столицей, в течение девяти веков оставалась подлинным наднациональным христианским государством. Но бесконечные нападения врагов на всех фронтах сократили территорию этого государства, а социальные и экономические проблемы истощили его силы. Турки вторглись в Малую Азию, нормандцы из Северной Италии и с Сицилии представляли постоянную угрозу для европейских провинций империи. Славянский национализм привел к восстанию на Балканах. В 1204г. сам Константинополь — момент особенной слабости — пал под натиском союзников венецианцев и рыцарей, связанных обетом пойти в Четвертый крестовый поход. Латинская империя, основанная крестоносцами, была империей лишь номинально. Империя в изгнании, основанная византийцами в Никее, была скорее не империей, а королевством, где греки и другие православные могли найти убежище и вынашивать план мести. Восточная Европа больше не была единой, а сам Константинополь, до недавнего времени казавшийся незыблемой столицей великой империи, стал лишь игрушкой в международной политике.14

В мусульманской мире халифат Аббасидов, давний враг Византии, тоже клонился к закату. Власть халифов, подорванная наемниками — тюрками, уже давно была чисто номинальной, и хотя в XIII в. последний из них, аль-Мустасим, успел насладиться несколькими годами независимости, он вскоре, в 1258 г., погиб вместе с полумиллионом своих подданных во время резни, устроенной монголами при разграблении Багдада. Из враждебных династий, претендовавших на халифат, династия испанских Омейядов угасла не один век назад, а последний фатимидский халиф Египта был свергнут в 1171 г. Саладином. Саладину и его династии Эйюбидов почти удалось объединить мусульман, но, несмотря на все свои блестящие успехи, они были просто семьей курдских авантюристов и не могли похвастаться престижной биографией. В 1250 г., в год смерти Фридриха II, египетский султан из династии Эйюбидов был убит, и власть над Египтом попала в руки военной клики, военачальников — мамлюков турецкого происхождения. Из множества мелких государств, на которые теперь распался мусульманский мир, мамлюкский султанат Египта был самым деятельным и честолюбивым.15