Кэстли вырвала из-под носа у Занозы костлявое истерзанное крыло и бросила служанке.

— Есть без остатка. Выплюнешь — повешу прям тут.

Она уперлась руками в стол, вцепляясь ногтями в замусоленную, хоть и белую скатерть. Глаза ее наливались, словно глубокий стакан ледяным вином, яростью и страстью одновременно. Казалось, ничто бы не грело ее так, как жажда людских страданий и смертей. Она ведь так любила безумствовать. Больше, чем что-либо существовавшее в мире.

Все смотрели в лица двоих в этой столовой. Грязное серебро отблескивало в их горящих безысходностью и страстью глазах.

— Ради чего тебе жить, если ты такая уродливая? Красота непобедима, но определение ей только одно — это я. Ешь! Глотай! Слушайся свою императрицу, или умри глупее, чем все твои предшественники!

Нехотя, уже с подкатывающимся к горлу комом, она начала со склизкой тошнотной кожицы, подергиваясь изнутри. У Кэстли под ногтями скрипела скатерть. У девушки косило губы от холодного жесткого мяса, но они были раем, в сравнение с хрящами, которые приходилось глотать не раз и не два.

Когда от крыльев осталась горстка костей, глаза Кэстли не внушали ни доверия, ни проблеска человечности.

— Теперь проглоти их. Не жуя, — уточнила она обжигающим голосом.

Только тогда Каспер отвернулся, и это привлекло внимание императрицы. В метре от него давилась своей переигранной гордостью и помешанным рассудком ошибка целой империи. Кэстли села.

— Я объективна?

— Абсолютно, — ответил он.

— Хм? Почему ты так считаешь?

— Я в империи недавно, — как сказал Заноза, — но мне хватило времени понять ваши нравы и стандарты красоты. Ее казнь вполне обоснована.

— Ты думаешь, это казнь?

— После такого она вряд ли выживет.

— Понятно. А ты как считаешь, Заноза?

Заноза ничего уже не думал. Образ блюющей пылающей дивы смешался в его голове с другими, и уже ни Кэстли, ни Каспер, ни сам Заноза не имели четкости. Их не было. Они смешались.

— Ну понятно, он тоже уже готовый.

— А что это?

— Яд, — обыкновенно пожала плечами она, — не вино же. Обыкновенный яд.

И ведь все понимала. Но почему она, императрица, допускала такие попустительства в своей империи? Ей было это выгодно?

— К этому причастны и золотильщики, и виноделы, но мы назвали это «естественным отбором», чтобы в глаза не бросалось. А там, откуда ты родом, как действует отбор?

— Дикой природой.

— Это жестоко!

— Зато работает.

— В истории империи тоже есть странные решения, но, я надеюсь, ты с ними не столкнешься. Я буду звать тебя Волк.

— Почему?

— Я не знаю. Взгляд у тебя волчий.

— В смысле?

— Ну… такой, далекий, знаешь, сокрытый, но манящий. На этом все, я иду проветриться.

Все, кто стоял на ногах, поклонились и Кэстли вышла с вздернутым носом.

— Куда она? — шепотом спросил Каспер, но Заноза ему уже не ответил. Никто на него и не взглянул, и он двинулся за Кэстли.

Промерзлые переходы между башнями с разбитыми большими окнами, абсолютно темные, продувались насквозь. Темнело. Небо было грязно-розовым, совершенно некрасивым и запятнанным гнилой кровью.

— Приближенный императрицы — самая престижная игрушка в моих руках. Ими не становятся, а рождаются. Это обычно очень умные люди, угодники, но чистые и сильные, каждым из них движет любовь и справедливость. Заноза оставил обучение в академии, чтобы его сестры могли быть моими пекарями, всегда были в тепле и, когда это нужно, подворовывали для него хлеб. Только вот беда… хлеб-то никому не нужен. Ни мне, ни народу. Спрашивается, почему люди отказались от хлеба, поставляемого им императрицей? Потому что им хотелось мяса на тот момент, когда мы пожали последний урожай на поле к востоку. На следующий день они устроили бунт и разошлись настолько, что спалили целое поле, и на нем никогда не взойдут колосья. Зачем? — Каспер пожал плечами.

— А Вашему Величеству зачем нужно было так делать?

— Меня взяли на слабо, — просто ответила она, парень даже посмотрел на нее, убедиться, всерьез ли она. — Надо же иногда давать людям почву думать, что счастье где-то рядом, а они его не видят. Прошло полгода, теперь они локти кусают.

— Так это тирания называется.

— А тирания — стиль правления.

— Впервые слышу о стиле правления, — фыркнул Каспер.

— Могу рассказать. Предыдущий император был лицемером, он поощрял взяточничество, либерализм, всегда был на стороне судей и чиновничества. Никто не сказал вам, но при его правлении был особый слой людей — отбросы — не относящийся ни к дворянам, ни к почетным военнослужащим, просто обычные люди, живущие на честно заработанные деньги умом и руками. Городские их не любили и прогоняли, а отец считал их низшим слоем общества. Теперь низший слой общества — все общество. Новый устрой государства, правильный, всех сровнял, нет ни правых, ни виноватых, — она вздохнула, — как нет больше и землевладельцев, и животноводов, вообще никого. Зато люди теперь знают, на ком держались их сытость и тепло. Может показаться, что система моего правления держится на намеренном совершение ошибок и в конечном итоге доведения населения до осознания этих ошибок, но это лишь вторичность основного моего умысла. Грядет революция, и не изгнанников, а тех, кто выжил в худшие времена империи. Только переосознавшие трудность жизни люди, начавшие жить и развиваться заново смогут поднять империю с колен.

— Начало не было заложено.

— Терпение, дай им время. Этой зимой они потеряют треть населения, если не больше, пойдут к императрице, знаешь, за чем? За моей жизнью, но им меня не убить. Если и убьют — империи конец, пока я жива, у них есть шансы. Вот тогда и настанет глобальная революция. Мне придется многого лишиться, но это и все остальное покажет людям, что есть другая жизнь, не пользование другими, не вечный голод и мерзлота, а система государства, когда все в прок и все возвращается. Люди должны начать жить осознанно. Чтобы прекратить все, что заварил мой отец и наконец-то внушить людям осознанное существование — их нужно встряхнуть как следует. Выживут — будут спасены, не выживут — тоже хорошо.

Кэстли молчала какое-то время, сама о чем-то думая, потом сказала:

— Некоторые считают, что лучших исходом было бы убить меня и прекратить существование империи, но уход от проблемы — не есть ее решение.

Ее тон, очертание лица под светом поднимающейся луны и освещением сада, серьезное лицо. Каспер все понял. Они допустили ошибку, она уже давно все знала.

— Я не бессмертная, но и вы не гении, — она перевела на него взгляд, — вы умны, интеллектуальны, сообразительны. Я не буду убивать вас сразу, я покажу своему народу ту другую