…Так оно и получилось. С тех пор иностранец избегал Симона, как монстра.

– Сегодня встретил Джесси. Он сделал вид, что не заметил меня, и свернул в первую же попавшуюся подворотню, где его облаяли собаки, – рассказал через некоторое время Симон. Люди, которые вышли унять псов, смотрели на него, как на чудо-юдо. Всё это мой приятель успел рассмотреть, когда проходил мимо, бросив взгляд внутрь подворотни.

– Я хотел вызволить его из ситуации, но потом передумал. Кто его знает, как на моё появление мог отреагировать шаман, – заключил Симон.

Кстати, Симон был не единственным, кто наводил страх на бедного шотландца…

Каждое утро по дороге на работу я со своим другом направлялся к метро на проспекте Плеханова. Для меня стало привычным притормаживать у одного из старинных особняков. Инициатива исходила, конечно же, от Симона. Именно в это время на балконе второго этажа появлялся один оригинал. Как правило, в пижаме, заспанный. Он никуда не спешил и производил впечатление беззаботного увальня. «Авось, что услышим!» – говаривал мне Симон, когда мы проходили под балконом. Склонившись над поручнями, этот субъект вёл беседы со знакомыми прохожими. Его собеседники подолгу стояли, задрав голову вверх. Говорун разнообразил темы и проявлял эрудицию. Однажды, переминаясь с ноги на ногу, его слушал с виду интеллигентный мужчина. У него не хватало характера прервать разговор. Между тем мы узнали, что Земля передвигается в космосе со скоростью 30 километров в час, что пантеры – те же ягуары, только черные пятна у них крупнее. Иногда, перекрикивая шум транспорта, неугомонный мужик зычным голосом приветствовал знакомых, шедших по другой стороне проспекта. Потом он заходил в комнату. До следующего утра. На проспекте я его не видел ни разу.

Сегодня погода была мрачная. Видно, на балконе второго этажа пребывали в миноре. Я услышал фразу:

– Эх, Звиад, быть бы тебе посланником где-нибудь в Тринидад-и-Табаго. Вот где солнце, пляж!

Звиадом звали самого этого мужика. И вдруг сверху донёсся вопль ликования:

– Джесси, Джесси идёт!!! Шаман!

Действительно, на проспекте появился наш старый знакомый. Услышав крики со второго этажа, Джесси остановился как вкопанный и покраснел. Мне показалось, что парень собирался с духом, чтобы пробежать под балконом и таким образом избавить себя от домогательств Звиада. Но не тут-то было! Он увидел Симона, который стоял, вперив в него свои глаза. Бедняга растерялся. Потом повернулся и бросился во все лопатки в обратную сторону.

Каждое утро, выгрузившись из чёрного лимузина, Первый невольно озирался на арку трёхэтажного дома напротив. В самый торжественный момент его прибытия, как в час назначенный, из жерла той самой арки, тёмной, дышащей запахом мочи и плесени, являлся Самвел. По виду становящейся не столь робкой паствы Первый делал заключение: день начался неудачно!

Самвел являлся местной достопримечательностью. В гнетущие, чопорные минуты утреннего ритуала, устраиваемого комсомольским начальством, он всегда был кстати. Как бы в отчаянном желании дожевать то, что не смог проглотить дома, он выскакивал на улицу – потешный карлик. Всё его лицо жевало, даже лысина морщинилась в такт работе гипертрофированной нижней челюсти. Наконец, с усилием, уже на улице, проглочена тягостная жвачка. На секунду-другую проясняется лицо, разглаживается лысина. Он оборачивается к нам, в знак приветствия воздевает руку и произносит: «Пэмэн, пэмэн!» – что означало: «Общий привет!» По-другому у него не получалось. Самвел был глухонемым.

Рабочий день в райкоме начинался с начальственных воплей шефа. Нельзя было сказать, что он был из звериного рода. По словам шофёра, перед тем, как свернуть на улицу, где находился райком, Хозяин бывает в хорошем настроении, даже благодушно сквернословит. Но вот последний поворот, и его лицо принимает каменно-похоронное выражение. Положение обязывало – таков был стиль руководства, сложившийся в системе.

В минуты отдыха, после проработки очередной жертвы, в одиночестве Первый расхаживал по садику райкома, задумчиво покуривая. Идиллию нарушал тот же Самвел. Завидев с улицы курящего в саду человека, он припадал к решётке-ограде, мычал, тянул руку, и никакие соображения о сане лица, к которому он приставал, его не волновали. Хорошо, если шеф близко: не повернув головы, он торопливо протягивал несчастному сигарету. Но если не близко, возникала заминка, и Первый предпочитал спешно ретироваться в здание под недовольные возгласы Самвела.

Вообще он не был идиотом. Редкий игрок мог похвастаться, что обыграл его в нарды или домино, чем тот забавлялся сутки напролёт. Любил посплетничать в кругу соседских женщин. Самвел бурно жестикулировал, иногда бывал до неприличия экспрессивным. Дурное поведение кого-либо глухонемой обозначал тем, что выпячивал свой зад и дубасил его правой рукой. Такие излишества вызывали недовольство собеседниц.

В его глазах была хитринка.

Однажды в райкомовском саду разворачивался рок-ансамбль. Электрик не мог понять, что произошло с динамиком. Самвел, который с любопытством наблюдал за происходившим из-за ограды, вдруг перелез через неё, с криками предостережения пробежался по газону, оттолкнул незадачливого электрика, за что-то дёрнул, и… динамик заработал.

Дети его не дразнили. Ему доверяли водить и приводить из детского сада малышей. Он пас детвору, когда та играла на улице. Появление машины, опасного объекта, Самвел знаменовал громким воплем. Он не мог слышать себя и кричал слишком громко, даже истошно.

Но вот однажды произошёл казус. «Удружил» Самвелу инструктор по имени Армагеддон. Его долго искали, пока взяли в райком. Для номенклатурной мозаики понадобилась деталь невероятной конфигурации. Говорят, имя сыграло не последнюю роль в этом деле, хотя он сам писал своё имя с ошибкой – с одним «д». Ничем другим этот инструктор не отличался, разве что склонен был к месту и не к месту острить на темы, интересные для одного бдительного ведомства. Чем больше он шутил, тем меньше скрывал желание попасть в число его рекрутов. В результате из райкома на почётную службу призывали других, не столь остроумных.

В тот день весь аппарат прохлаждался перед парадной. Погода стояла чудесная, Первый уехал в горком. Как всегда, клянчил курево Самвел.

– А вы знаете, – заговорил Армагеддон, указывая на него, – что этот чудик совсем не прост. Кто-то мне рассказывал, что видел в его каморке фото, где он на фоне калифорнийского пляжа. – Для пущего эффекта он громко и членораздельно спросил:

– Самвел, на какую разведку работаешь? – и ткнул того пальцем в бок.

Бедняга повёл себя неожиданно: завозился и, как бы что-то вспомнив, бросился в арку. Готовые было рассмеяться присутствовавшие остались с разинутыми ртами.

Несколько позже мне довелось узнать причину его непонятной выходки. По каким-то делам я находился во дворе того дома напротив, когда с обезумевшими глазами с улицы через арку вбежал Самвел. Он упал на землю у крана и стал биться в конвульсиях. С ним это бывало. Чувствуя приближение кризиса, он почему-то забегал во двор. Но тогда, после армагеддоновской шутки, каждому из нас происшедшее пришлось понимать по-своему. Как известно, юмор – нечто индивидуальное. То ли для смеха, то ли всерьёз беднягу вызвали кое-куда «на беседу».