19 тысяч. Сегодня в Британии насчитываются сотни тысяч таких птиц, а вся европейская популяция оценивается в 7 миллионов гнездящихся пар. Хотя мы в деталях знаем, как распространялись кольчатые горлицы, причины нам по-прежнему неясны. Мы должны помнить об этом, когда пытаемся понять события, которые произошли десятки, сотни тысяч, а то и миллионы лет назад, имея скудные знания, основанные на разрозненных окаменелостях и артефактах.

Не было никакой миграции кольчатых горлиц, а была лишь географическая экспансия, вызванная демографическими обстоятельствами, и это произошло менее чем за столетие. Если же мы вернемся обратно в доисторические времена, изображение которых имеем в очень «слабом разрешении», мы просто не сможем разглядеть постепенное изменение, которому потребовалось менее ста лет. При определенной доле везения мы могли бы найти в пещере археологический слой без каких-либо голубиных костей, а затем обнаружить другой слой, с большим количеством костей. Давайте спроецируем этот пример на человека: похоже, археологические данные указывают на то, что наши предки жили в Северо-Восточной Африке около 60 тысяч лет назад; около 50 тысяч лет назад, если не раньше, они начали распространяться на восток и достигли Австралии. Расстояние существенное, но существенным был и временной отрезок. Давайте сравним этих людей с кольчатыми горлицами, чтобы понять, как каждый из этих видов путешествовал, раз речь зашла о скорости географической экспансии.

Кольчатым горлицам потребовалось около 55 лет, чтобы преодолеть 2500 километров и попасть из Турции в Норфолк. Следовательно, они перемещались на 45 километров в год. Наши же предки, жившие в Эфиопии 50 тысяч лет назад, находились примерно в 15 500 километрах от озера Мунго на юго-востоке Австралии, где были найдены первые датированные свидетельства их жизни 46–50 тысяч лет назад[20]. Допустим, они туда попали 45 тысяч лет назад. Это дает нам скорость чуть более трех километров в год, что довольно мало по сравнению с кольчатыми горлицами. Однако это сравнение несправедливо, потому что горлицы размножаются быстрее, чем люди. Время одного их поколения фактически составляет один год, значит, скорость их распространения — 45 километров за поколение. Если же считать, что одно человеческое поколение — это 20 лет, то наш расчет преобразует скорость распространения человека в 60 километров за поколение. Это сопоставимо со скоростью голубей. Такие расчеты, безусловно, очень грубы, однако они четко иллюстрируют один факт: не было ничего особенного в географической экспансии человека в доисторические времена, и это, безусловно, не было миграцией народов.

Отдельные особи и популяции видов, отслеживающие подходящую для их жизни среду, как я только что описал, принадлежат к консервативным видам. Они мало изменяются, придерживаясь того, что им лучше знакомо. Если скорость или интенсивность изменений окружающей среды для такого вида слишком велики и наиболее подходящие места обитания, где его представители могут выжить, исчезают, этот вид, скорее всего, вымрет. Удары астероидов и некоторые виды деятельности человека в XXI веке — самые яркие примеры подобных значительных воздействий. Однако довольно часто скорость или интенсивность изменений не так велики, и это позволяет, по крайней мере некоторым популяциям вида, выживать в некоторых частях географического ареала. Эти популяции продолжают жить так, как они всегда жили. Если позднее условия улучшаются, происходит распространение в новые районы; если условия остаются прежними, то выжившие популяции продолжают воспроизводиться на новом установившемся уровне, а если условия ухудшатся, то они могут исчезнуть.

Мне интересны здесь те, кому удается выжить в некоторой части географического диапазона. Эти популяции будут постоянно адаптироваться к окружающей среде, которая будет восприниматься как относительно стабильная по сравнению с той, откуда пришлось уйти. Если условия меняются не слишком сильно, особи, лучше всего приспособившиеся к ситуации, получат преимущество за счет естественного отбора. Таким образом, некоторые животные могут существовать практически бесконечно. В каком-то смысле в эту категорию попадают гоминиды тропических и экваториальных лесов Юго-Восточной Азии и Африки. Многие из ранних разновидностей обезьян фактически вымерли, но некоторым удалось приспособиться, придерживаясь лесного образа жизни, и дожить до наших дней. Хотя они и продолжили развиваться в этом лесном контексте, из тех, кто сделал рывок и вышел из леса, остаются только люди.

Крокодилы — отличный пример формы жизни, которая существует миллионы лет. Эти рептилии появились в меловой период (145–65 миллионов лет назад) и пережили К/Т вымирание. Когда-то их ареал обитания был шире, чем сегодня, они жили во многих частях Европы, но по мере сокращения тропической среды эти животные становились пленниками у себя дома. Однако и в условиях домашнего ареста эти экономные тепловодные мясоеды неплохо справлялись с выживанием. Тот факт, что строение тела помогло крокодилам долгое время оставаться успешными, не означает, что они перестали эволюционировать. Наоборот, крокодилы продолжали развиваться, хоть и в рамках успешного базового строения. Первые окаменелые останки нильского крокодила датируются поздним плиоценом (примерно 2–3 миллиона лет назад). Большинство современных крокодилов в это время только появились и начали географическую экспансию, в то время как многие другие, более консервативные виды крокодилов вымерли, не справившись с условиями остывающей планеты[21]. Мы имеем дело с отличной моделью, которая прошла серию модификаций, не утратив при этом свой базовый дизайн. В некотором смысле строение крокодила стало специализированным, что ограничивало его в выборе места обитания, и все же ему удавалось выживать во все более неблагоприятных условиях.

Новаторы живут на грани, на периферии географического ареала вида, где условия далеки от идеальных, но пригодны для выживания. Зачастую эти периферические группы популяций сохраняются лишь потому, что избыток популяций из благоприятных районов продолжает распространяться. Их считают снижающимися популяциями, которые постоянно нуждаются в иммигрантах для поддержания жизнеспособности. Так почему же нам так важны группы представителей «ниже среднего»? Позвольте мне ответить на этот вопрос при помощи одного изящного примера.

Мой коллега и давний друг Ларри Саучук из Университета Торонто уже много лет изучает население Гибралтара, небольшой британской территории на самой южной оконечности Европы, откуда я родом. Ларри — антрополог, его интересует, как на людей влияют болезни. Гибралтар для него — отличная лаборатория. После захвата англичанами в 1704 году военные вели подробную перепись всех лиц, проживающих в этом месте: прибытия, отъезды, рождения, смерти, браки. Никто не избежал внимания писарей Британской империи.

В викторианскую эпоху Гибралтар был не лучшим местом для жизни. Санитарные условия были плохими, люди жили в перенаселенных жилищах, и вдобавок сказывался дефицит воды, особенно питьевой[22]. Нехватка воды особенно усугублялась во время трехмесячной летней средиземноморской засухи. Жители пытались решить проблему, устраивая подземные цистерны, где хранилась зимняя дождевая вода. Счастливчики