— Без пропуска у тебя могут возникнуть проблемы, — качает головой родитель.

Интересно, он когда-нибудь поймёт, что спорить со мной бесполезно?

— В таком случае, мне повезло, что мой отец — заместитель мэра. — Пока отец делает вид, что раздумывает, хотя на самом деле уже всё решил, я достаю телефон и фотографирую экран ноута. — С твоей помощью или без неё я найду девушку, но с тобой будет быстрее.

Родитель, наконец, сдаётся и снова возвращается на страницу Валькирии; выписывает мне адрес на клочок бумаги и распечатывает пропуск на территорию периметра. Пока он занят делами, я окидываю взглядом его кабинет: небольшой шкаф у восточной стены с кучей аккуратно сложенных белоснежных папок, диван у входа в кабинет, стеклянный письменный стол, кожаное кресло напротив стола — и больше ничего.

Аскетичненько.

Сравниваю свою комнату с кабинетом отца — небо и земля; здесь всё было до тошноты стерильно и пусто, в то время как моя комната больше была похожа на гигантскую свалку книг, к которым я ни разу не прикоснулся, одежды, дисков и всяких примочек. Если раскопать кучу с моими джинсами, на самом дне можно запросто отыскать «Айпод» или «Макбук»; меня никогда не парил порядок, и не душила совесть за то, что я, возможно, испоганил какую-то технику: в этой жизни можно заменить всё, что угодно.

— Держи, сын, — врывается в мысли голос отца, протягивающего мне пропуск. — Надеюсь, я не должен объяснять тебе правила поведения?

— Да вы с матерью прямо два сапога пара, — ехидно улыбаюсь. — Раз я до сих пор не в тюрьме, значит, всё идёт как надо.

Хлопаю его по плечу, улавливая тяжёлый вздох родителя, и покидаю кабинет; спускаюсь вниз с твёрдым намерением прокатиться к девчонке и «обрадовать» её новостью о том, что скоро она станет моей личной игрушкой, но возле мотоцикла резко торможу и передумываю: пусть пока останется в неведении и порадуется своей свободе и спокойствию.

Я всегда успею всё это испортить.

Настроение просто зашкаливает — причём настолько, что я решаюсь позвонить Климову.

— Хееей, дружище! — слышу расслабленный голос Марка и понимаю, что ему уже и без меня хорошо. — Как дела?

— Отлично, — улыбаюсь от уха до уха. — Где ты?

— Ты хочешь присоединиться? — Кажется, от удивления Клим даже немного трезвеет: до этого момента это он обычно куда-то меня вытаскивал. — Значит, дела у тебя круче, чем нормально. Интересно, с чего бы это? Поделись с другом!

Морщусь, потому что даже под кайфом не собираюсь делиться с ним своими планами — мы общаемся, но не дружим, ибо с такими друзьями враги не нужны. Я с ним и Яном, потому что мы все со статусом и можем изредка расслабиться или посходить с ума; я даже готов приглашать их на днюху, день народного единства и куда угодно ещё, но если я буду чувствовать себя хреново когда-либо — хоть это и не представить — эти парни последние в списке, с кем я стану делиться своими проблемами.

— Это вряд ли, — фыркаю. — Так где ты?

— Поверь мне, чувак, ты не захочешь сюда приезжать.

Хмурюсь, прикидывая, в каком из злачных мест может быть Марк; поджимаю губы, догадываясь, в какой дыре он зависает сегодня, и понимаю, что точно не хочу проводить так время: если мне будет нужен секс, я не собираюсь за него платить — любая девчонка добровольно прыгнет в мою койку.

— Всё с тобой ясно, Клим, по наклонной катишься.

Трубка усмехается.

— Какая ты недотрога, Поляков. Позвони нашему весельчаку — он тебя точно развлечёт.

Фыркаю на прозвище, которое дал Яну Марк, и друг отключается. Но следовать его совету не собираюсь: максимум, какое развлечение светит с Терским — сидеть на диване, как два дебила, и смотреть в одну точку. Он, конечно, много лучше Климова по всем параметрам, но его молчание и безразличный взгляд даже меня иногда пугают. С губ срывается вздох — дал же Бог друзей… Хотя тут уж я сам виноват — выбрал тех, чьи родители теснее всего общаются с моими, а ведь мог общаться с кем-то другим — не такими отмороженными, что ли.

Ну и пофиг.

Сажусь на мотоцикл, надеваю шлем и на несколько секунд застреваю, решая, куда поехать. Домой не тянет совершенно — для меня любое место могло быть лучше дома — ехать к парням не вариант; я мог бы завалиться в гости к троюродному брату своей матери — он, в отличие от всех остальных членов моей семьи, был единственным адекватным человеком. Мы всегда с ним неплохо ладили и могли обсудить что угодно, но у него имелся один существенный минус — его дочь Эвелина. Мажоры все с приветом — даже я — но она была конченной стервой даже в моих глазах — и это несмотря на то, что я спокойно относился к любым закидонам. Мы с ней не были роднёй друг другу — так, седьмая вода на киселе — и она почему-то решила, что имеет на меня какие-то особенные права. Моя мать была в восторге от Эвелины как от возможной невесты для меня в будущем, а я был близок к тому, чтобы послать её нахрен вместе со своей матерью.

Пусть сама на ней женится, если она ей так нравится.

В голове снова всплывает лицо Вари — особенно тот момент, когда её глаза начали искрить от раздражения — и я решаю, что ничего не случится, если я просто сгоняю посмотреть на её дом. Она даже не узнает о том, что я приезжал — я не собираюсь подходить настолько близко — просто хочу посмотреть, как она живёт: чем больше знаешь о своём противнике, тем проще одержать над ним победу. Возможно, я смогу выяснить её слабые стороны и с лёгкостью буду ею манипулировать, если она вдруг упрётся.

Хотя она уже никуда от меня не денется — её судьба предрешена.

Завожу байк и направляюсь в сторону границы с периметром: у меня есть пропуск, если у местных смотрителей порядка возникнут ко мне вопросы, но я бы хотел проникнуть туда незамеченным. Пусть лучше никто не знает о том, что в бедном районе был мажор — так могут возникнуть ненужные вопросы и подозрения, а я не хочу раньше времени пугать девчонку.

Пусть пока что радуется жизни и думает, что у неё всё в полном ажуре.

Вставляю в уши наушники, и голову тут же перекрывают басы песни «Sam Wick — Сон (Jarico Remix)»; одна из тех немногих песен, от которой меня не тянет блевать розовой ватой. Настроение тут же меняется — в который раз за день — и я решаю нарезать парочку кругов по центру, прежде чем ехать к своей девчонке. Представляю выражение её лица, когда она получит письмо с распределением; понятия не имею, на что она надеялась раньше — может, до последнего думала, что попадёт в более-менее адекватную семью — но теперь у неё нет выбора. Я уже сейчас видел, какой улыбкой буду приветствовать её в своём доме в нашу первую встречу: такой, чтобы она сразу если не поняла, то точно догадывалась, что её ждёт.

Немного хмурюсь собственным мыслям: ещё недавно я был против того, чтобы за мной по пятам таскалась какая-то нищая оборванка, а сейчас не могу дождаться дня распределения, который будет ещё как минимум через месяц. Под кожей будто плавно перетекала вибрация, заставляющая действовать и что-то сделать — не знаю, что. Хотелось снова стиснуть хрупкие предплечья девчонки и заглянуть в глаза с той победной ухмылкой, которая разрывала внутренности от предвкушения будущих событий. Почувствовать, как страх сковывает её, заставляя дрожать, и наблюдать за тем, как в её глазах застывает принятие своей неизбежной участи.