Солнце усмехнулся, вытащил из аквариума крысу и действительно положил себе на грудь.

– Спи, – настойчиво попросила девушка и напоследок поинтересовалась: – Где ты будешь сегодня в пять?

– Скорее всего, на «квадрате», – ответил он.

– Я приду. Всё. – Она сделала измученное лицо и пошла к двери. Открыла ее.

– Ты, ты! – тут же возмущенно всхлипнул Вадим.

Но девушка, не слушая его, сделала несколько шагов назад, села на четвереньки и поползла к кровати.

Вадим округлившимися от ужаса глазами заглянул в квартиру, но последовал за невестой.

– Как же так?! – причитал он, брезгливо переступая шприцы.

– А вот так, – пьяно икнула Саша.

– Я спасу тебя! – воскликнул порядочный молодой человек и поднял ее на руки.

– И меня, и меня, – глухо отозвался из глубины комнаты Солнце.

Вадим, еле сдерживая тошноту, бросился прочь, унося обмякшее тело возлюбленной.

На улице у голубого «Москвича» возлюбленная неожиданно пришла в себя и резво вскочила на ноги.

– Куда ты? – изумился Вадим.

– Домой, – засмеялась Саша.

– Ты не в состоянии! – запротестовал молодой рыцарь.

– Это ты не в состоянии. А я молодцом, – возразила шалунья.

– Почему же ты так со мной поступаешь?! – завопил несчастный.

– Потому что ты дурак, – незатейливо пояснила девушка и быстро пошла по улице от дома.

Солнце тоже смеялся, наблюдая за этой сценой из окна. Вадим снизу заметил его и, сердито сощурившись, направился в подъезд. Однако вскоре вернулся, прикрывая ладонью подбитый глаз.

Солнце, хохоча, собирал разбросанные по полу таблетки. Лиза все время крутилась у него под ногами. Наконец молодой человек сел в кресло и, сжимая в ладони горсть медикаментов, заговорил с питомицей:

– Лиза, цикладол будешь? – Грызун обиженно пискнул и скрылся под кроватью. – Лиза, ты ханжа! – пуще прежнего захохотал Солнце.

Едва Саша вошла домой, Елизавета Анатольевна бросилась к дочери, крепко ухватила ее руку, закатала на ней рукав и углубилась в изучение сплетений вен на сгибе локтя. Сделав соответствующие выводы, она отпустила Сашу и укоризненно произнесла:

– Эх ты! Врунья!

– Мама! – попробовала оправдаться девушка. – Ничего страшного не было. Мы сидели, разговаривали, песни слушали.

– Какие песни?! Звонил Вадим. Все рассказал. А еще твой приятель его чуть не искалечил. Мышью в него кидался, – негодовала мать.

Саша не выдержала и хихикнула.

– Мы же шутили с ним! Солнце очень приятный, добрый человек! Он даже не курит.

– Какое Солнце? – понемногу успокаиваясь, спросила Елизавета Анатольевна.

– Это прозвище – Солнце, – ответила девушка.

– Вот видишь – прозвище! – опять насторожилась мать. – Приличным людям кличек не дают!

А потом помолчала и добавила:

– Папа ногу сломал. Ведро выносил и упал. Иди на кухню и всё честно ему расскажи.

– Всё? – ехидно поинтересовалась Саша.

– Всё, – кивнула мать.

– Ладно, – пожала плечами девушка и направилась на кухню.

Отца она застала сидящим за столом в компании дяди Родиона. Правую ногу Владлена Александровича сковывал гипс, левая рука держала початую бутылку «Столичной», а лицо выражало одновременно радость и умиротворение. Впрочем, при появлении Саши выражение отцовского лица быстро сменилось на озадаченное.

– Папа! – с порога рубанула девушка, – папа, я стала хиппи!

Владлен Александрович звонко хлопнул правой ладонью по столу и обреченно брякнул:

– Я так и знал!

– И не останавливай меня, папа, – неожиданно расплакалась Саша и убежала к себе в комнату.

– Зачем ты так! – осудил Владлена Александровича дядя Родион.

– Да, собственно, на всякий случай, – сам опечалился тот, но быстро употребил налитое в рюмку и продолжил прерванный появлением дочери разговор: – Подкормлю вот и сижу некоторое время. Потом, как прорывает, – одна за другой, одна за другой! Во-от такие – в три ладони!

– Просто другая планета, – кивал ему в такт дядя Родион, не забывая при этом бодро разливать алкоголь.

Очутившись в комнате, Саша закрыла за собой дверь на щеколду и бросилась лицом в разложенные на диване подушки. Вскоре она успокоилась, а потом и вовсе уснула.

Ей снился пустынный берег моря, фиолетовая полоска на горизонте и кто-то сидящий у самой кромки воды спиной к ней. Она хотела подойти поближе и посмотреть, кто же это, но отчего-то не могла сдвинуться с места. Ее охватил ужас, она закричала…

…И проснулась. Взглянула на часы. Часовая стрелка неуклонно приближалась к цифре четыре. Она осторожно вышла в коридор и на цыпочках пробралась в ванную.

Прохладный душ быстро привел ее в порядок. Саша поначалу просто стояла, подставляя лицо воде, но потом стала танцевать, ловко подражая движениям девушек в венках из зеленого терновника там, у костра в поле.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – встретила ее вопросом на выходе из ванной Елизавета Анатольевна и доверительно заглянула в глаза.

– Очень! – призналась она и через двадцать минут уже шагала по улице Горького в направлении Пушкинской площади.

Первым ей встретился Малой. Он энергично сновал среди группы иностранных туристов, наводнивших площадь, и тайком показывал им что-то лежащее у него в сумке на ремне, переброшенном через плечо. Завидев Сашу, Малой приостановил свою дружественно-предприимчивую деятельность и подбежал к девушке.

– Слышала? – тут же затараторил он. – Декабриста арестовали за спекуляцию.

– Как это? – испугалась Саша.

– Ерунда! Джинсы выменял на подсвечник, – отмахнулся паренек. – Меня восемь раз арестовывали. Отпустят, только джинсы не отдадут. В моих шмотках пол-отделения ходит.

– А что ты иностранцам показывал? – не удержалась и полюбопытствовала девушка.

– Калинку-малинку обыкновенную – редкий вид карликового подмосковного соболя, – хихикнул тот и вытащил из сумки живого хомяка.

– Это же хомяк! – изумилась Саша.

– Белки закончились, – пожал плечами Малой, но тут же успокоил: – Ничего, и хомяки хорошо идут. Я уже седьмого отдаю. Правда, приходится врать, что при желании карликового подмосковного соболя можно научить говорить.

– А как ты с иностранцами общаешься? На каком языке? – поинтересовалась Саша.

– Как, как! – удивился тот. – На английском, конечно, чаще, но, бывает, и на немецком. На французском очень редко. Французы жмоты страшные.