В конце недели Манолис получил от Андреаса приглашение на званый обед. Все Вандулакисы, включая семьи Ольги и Ирини, собрались, чтобы отметить именины старшей из сестер Андреаса. Мероприятие обещало быть шумным.

В то время как взрослые решили немного выпить перед обедом, трое сыновей Ольги, старшему из которых еще не исполнилось и семи лет, принялись носиться вверх-вниз по лестнице и взад-вперед по коридорам. Старший притворялся турком и гонялся за двумя младшими, размахивая деревянным мечом, который принес с собой. Как только оба противника оказывались «убиты», игра начиналась заново. Единственным, что старший сын Ольги знал об истории своей страны, был тот факт, что после ряда отчаянных сражений она получила освобождение от почти четырехсотлетнего турецкого владычества. И все развлечения братьев в той или иной степени обыгрывали этот сюжет.

Четырехлетние дочери Ольги и Ирини весело играли вместе на коврике. Им разрешалось не только занимать себя игрушками, но и вовлекать в свои игры Софию. Особенно девочкам нравилось заплетать малышке волосы.

Живая куколка была гораздо интереснее обычных кукол, с их фарфоровыми лицами и странными, будто застывшими, глазами. Пока родителям было не до них, сестры чересчур увлеклись игрой, в результате чего София расплакалась, а «большие» девочки стали капризничать. На шум прибежала няня Софии и забрала малышку с собой, решив, что той пора в кроватку. Старших же девочек пришлось отшлепать, что вызвало новую волну слез.

Несмотря на возникшую суматоху, Манолис находил очаровательным то, как Анна вела себя с ним на глазах у остальных членов семьи. Он знал, что она находила ситуацию неловкой, и его это страшно забавляло.

По традиции в честь праздника все были одеты очень торжественно: Александрос и двое его зятьев облачились в костюмы, а женщины – в свои лучшие вечерние наряды. На Манолисе была ослепительно-белая рубашка, а на Анне – изумрудно-зеленое шелковое платье. Молодой человек частенько искал взглядом свою любовницу – ревность была ей чрезвычайно к лицу.

К тому времени, когда все уселись за стол, нервы Анны были на пределе. Не столько из-за хныканья девочек и визга мальчиков, сколько из-за слухов о том, что лекарство от проказы наконец-то найдено.

И даже Манолису в тот вечер тоже было немного не по себе. Работники часто узнавали последние новости первыми, и молодой человек понимал, что Андреас обладает той же информацией, что и он сам. Слухи расходятся быстро, и, как правило, все были в курсе событий еще до того, как о них печатали газеты.

Поэтому, видя, как его кузен расправляет на коленях салфетку и собирается что-то сказать, Манолис затаил дыхание. Он знал, что за этим последует.

– Кажется, они наконец-то добились прогресса! – объявил Андреас. – Скоро прокаженных начнут отправлять домой. Некоторые из них уже полностью излечились.

Анна, не успев притронуться к еде на своей тарелке, внезапно закашлялась и начала задыхаться. Это стало подходящим предлогом, чтобы покинуть праздник.

Андреас также вскочил из-за стола и последовал за своей женой, однако уже через десять минут вернулся к гостям.

– С ней все будет в порядке, – заверил он собравшихся и попытался изобразить на своем лице улыбку.

– Должно быть, она шокирована тем, что ее сестра возвращается домой, проведя столько времени на острове, – предположил Александрос.

– Ты имеешь в виду – приятно удивлена? – уточнила Элефтерия. – Она ведь рада, правда, Андреас?

– Я уверен, что встреча сестер станет очень радостной для обеих, – мягко заметил Манолис.

– Только представьте, как, должно быть, счастлив их отец, – продолжила Элефтерия, в умилении сложив руки на груди.

Матери Андреаса всегда было немного стыдно за их с Александросом поведение в отношении Гиоргоса Петракиса на крестинах внучки. Однако она слишком боялась неодобрения мужа, чтобы открыто выказывать старому рыбаку свое расположение. Александрос Вандулакис все никак не мог смириться с тем, что его семья оказалась связана с островом самым непосредственным образом. Но возможно, теперь, когда лекарство от древней болезни наконец найдено, муж смягчится.

Андреас вновь отлучился, чтобы проведать свою жену, а когда вернулся к гостям, заверил их, что Анне уже намного лучше и скоро она спустится. После того как был подан кипрский десерт глико ту куталью, фрукты в сиропе, и все еще раз спели «Многая лета» в честь именинницы, Манолис решил, что ему пора домой. Он объяснил свой ранний уход тем, что, вероятно, получил тепловой удар после целого дня, проведенного на солнце, и вдобавок страшно устал, однако настоящая причина заключалась в том, что в отсутствие Анны вечер утратил для него всякий смысл. Он надеялся на скорую встречу с ней, чтобы еще раз убедить свою любовницу, что возвращение Марии никак не повлияет на их отношения.

На следующий день жара усилилась, и поместье Вандулакисов словно погрузилось в летаргический сон. Все работали вполсилы, а когда солнце достигло зенита, на три часа прервали свои дела, чтобы вздремнуть в тени деревьев. Не было никакого смысла понукать работников – от жары они не могли не то что пошевелиться, но даже открыть глаза. Надвигалась пора сбора урожая, и Андреас заставлял всех трудиться и днем и ночью, однако перед таким пеклом даже он был бессилен. В итоге сиеста стала частью рабочего дня.

В тот день Анна с Манолисом условились о свидании, но сон сморил его точно так же, как и остальных работников поместья. В конце концов, он трудился так же усердно, как и любой из них. В те дни он был нужен здесь, как никогда, потому что служил своеобразным проводником между работниками и владельцем этих столь обширных и богатых виноградников, оливковых рощ и земельных угодий.

Последние шесть лет Манолис провел тут, в имении Вандулакисов, но перед этим в течение десяти лет скитался по Европе, проматывая огромное состояние, оставленное ему дедом. Покойный отец Манолиса был старшим из двух братьев и по закону являлся наследником огромного поместья своего родителя. Однако он умер молодым, и потому земля в итоге отошла Александросу Вандулакису. После его смерти хозяином поместья станет Андреас. Манолиса это решение вполне устраивало, он не испытывал по этому поводу никакой горечи и, невзирая ни на что, любил жизнь такой, какая она есть.

«Если бы богам было угодно, все сложилось бы совсем иначе», – философски заметил он однажды своему другу Антонису, которому такое отношение Манолиса к своей участи было непонятным.

Манолис сам решил провести эти десять лет, путешествуя, распутничая и наслаждаясь каждым днем своей жизни. Он не жалел ни об одной прожитой секунде. Однако ему было искренне жаль всех, кто, в отличие