— Да уж не сплю на ходу, — заверила его Рамона.

— Я люблю девушек, которые не спят на ходу, а спят…

— Меня очень интересует твое мнение на этот счет. — Рамона улыбнулась, и он прижал ее к себе.

Вспоминая эту сцену, Гай печально улыбнулся. Слова, слова, в каждом из которых и он, и она находили совершенно новый смысл. Этакая игра в пинг-понг. Ну конечно, от него пахло так, как должно пахнуть от настоящего мужчины. Потому что и от нее пахло, как от самой прекрасной женщины.

Рамона Сталлер удивила его, поразила. Ему было неважно, что хочет она от жизни, в жизни. Ему было важно другое: он хочет ее, а она — его.

Гай застегнул пиджак на еще одну пуговицу. Значит, закончил он свою мысль, я должен сделать что-то, чтобы Рамона снова меня захотела.

Солнце слепило глаза, и Рамона решила выйти из-за столика парижского кафе. Она расплатилась за пирожные и чай. Официантка наверняка осталась довольной нетронутыми франками — Рамона не взяла сдачу, хотя знала, что обслуживание включено в счет.

Она шла в сторону Эйфелевой башни мимо домов, увитых плющом и девичьим виноградом. Шелестя шинами, проносились по шоссе маленькие машины, самые подходящие для узких парижских улочек.

Воспоминания о счастливых днях, соединенные с приятным ощущением в желудке и на губах — Рамона погладила себя по животу и облизала губы, все еще сладкие от пирожных, — подняли настроение. Она посмотрела в совершенно синее небо и удивилась: надо же, сто лет не видела такого.

Еще бы, посмеялась она над собой, в последнее время ты смотришь только на себя или под ноги.

— Я взяла бы и завела любовника, — вспомнила она резкий голос старинной подруги и коллеги по журналу для домохозяек.

— Еще одного? — изумилась Рамона.

— Нет, совсем нового. Причем не я, а ты.

— То есть как?

— Если бы была на твоем месте.

Они сидели в ночном клубе, куда затащила Рамону конечно же Тереза.

— Я не могу смотреть, как на моих глазах погибает красивая девушка, — тараторила Тереза.

— Немолодая женщина, — насмешливо поправила ее Рамона.

— Да ты посмотри во-он на того молодого человека. Видишь? — Она едва заметно кивнула в угол зала.

— У него плохо со зрением.

— Думаю, не слишком. Но если он подойдет поближе, то ему еще больше понравится то, что он увидел издали.

Официант принес им по коктейлю, Рамона заказала кампари с апельсиновым соком, а Тереза водку с соком лайма.

— Я должна соответствовать крепости твоей натуры, — заявила она.

Насторожившаяся Рамона с еще большим удивлением взирала на подругу.

— А… что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать тебе… правду. — Тереза отпила из бокала и посмотрела Рамоне в лицо. — Поверь мне как ведущей рубрики «Советы для жен».

Рамона откровенно расхохоталась.

— Я всегда поражалась, как ты можешь вести эту рубрику! Ты никогда не была замужем дольше года.

— Неправда! Когда я выходила в третий раз, это длилось… длилось…

— Полтора, — подсказала Рамона. — Но только потому, что ты никак не могла отыскать своего благоверного и сообщить ему радостную весть о разводе.

Тереза повернула растерянное лицо к Рамо не, она не знала, как ей поступить: принять слова подруги за шутку или обидеться. Рамона ждала. Тереза решила не обижаться, но высказать то, о чем давно думала.

— Знаешь, Рамона, ты сама виновата.

— В чем же я виновата?

— Ты подчинилась мужу с самого начала, целиком. Ты задавила в себе свои желания, а без исполнения собственных желаний, даже самых ненормальных на взгляд постороннего человека, жизнь становится ужасно монотонной. Краски меркнут, все приедается, даже любимый мужчина! — Она засмеялась. — Только мне надоедает все это быстрее, чем кому-либо.

— Ты думаешь? — Рамона почувствовала, как забилось сердце. Она готова была согласиться с подругой, но не позволила себе признаться в этом.

— Я уверена.

— Что же делает человек в таком случае? — спросила Рамона не слишком заинтересованно, словно делала одолжение Терезе, позволяя той высказаться.

— Он поступает очень просто. Когда ему надоедает скучная жизнь, берет и что-то в ней меняет. Вот я, например, — Тереза пожала плечами, на которые был накинут темно-сиреневый шарф, — меняю мужчин. А почему бы тебе не завести любовника?

— Любовника? — Рамона усмехнулась. — А что мне с ним делать? Мне не хочется.

— Не понимаю… — Тереза покачала головой. — Вот этого я не понимаю. — Она еще отпила из бокала. — Это такое удовольствие. Такие ощущения… Не понимаю… И ты так замечательно выглядишь…

— Я выгляжу ужасно. Даже думала сделать подтяжку.

— Но, если ты не хочешь заводить любовника, тогда зачем такие мучения? — изумилась Тереза.

— Потому что я не могу смотреть на себя в зеркало! Вот почему! — разозлилась Рамона.

Темные глаза Терезы замерли на подруге.

— Если бы ты задала мне вопрос как читательница, я тебе ответила бы: таким, как ты, нужна хорошенькая встряска. И, если жизнь тебе не подкинет чего-то такого, ты должна ее устроить сама себе… Кстати, а с кем это я видела Гая по телевизору? Очень, очень похожа на тебя…

Рамона отодвинула в дальний угол памяти заключение, сделанное Терезой, и оказалась под сводами башни. Она закинула голову и увидела, как крошечные фигурки дотошных туристов суетятся вверху, поднимаясь и спускаясь по железной лестнице. Как всем хочется высоты, как всем хочется чего-то такого, от чего захватывает дух…

Всем хочется адреналина в крови. Рамона вздохнула — она и без Терезы знает, что ей самой не хватает адреналина в слишком размеренной, устоявшейся жизни.

Особенно остро Рамона почувствовала это, когда вырос Патрик и стал жить самостоятельно. Она поёжилась, вспоминая отъезд сына, слишком поспешный на этот раз. Он чувствовал ее раздражение на отца, на весь мир и переносил отчасти на себя.

— Мам, мне позвонили, — сказал Патрик через четыре дня после отъезда Гая в Париж. — Мне позвонили из клуба, меня ждут на Сейшелах… раньше.

Он смотрел на нее слишком искренним и нарочитым наивно-детским взглядом. Рамона видела перед собой собственные глаза, читала по ним, как обычно говорила, без словаря. Она сама точно так же разговаривала со своей матерью, когда хотела заморочить той голову. Но сейчас, в подавленном состоянии, Рамона даже обрадовалась, сделала вид, будто верит каждому слову сына.

— Патрик, ты снова уезжаешь, и надолго… — произнесла она фразу, которую полагалось произнести матери, тоскующей перед разлукой с сыном.