Это был первый момент, когда Марк почувствовал, что твердая оболочка его недоверия дала трещину. Устремленный на него взгляд выражал смесь сильнейших эмоций. Были в нем и отчаяние, и тоска, и мольба, и растерянность, и надежда. Да-да, надежда.

— Черт, а может, Эдди и прав, внезапно подумал он. Но как такое возможно? Я же читал материалы дела… Да, читал, конечно, но, если Брэндон взял его под личный контроль… Брэндон — подонок каких поискать. Он с легкостью мать родную продаст, если сможет в результате подняться на следующую ступеньку карьерной лестницы. Верно, это верно… но ведь и дамочка может оказаться актрисой… Хотя надо обладать неординарным талантом, чтобы так сыграть. Она ведь и глазом не моргнула, когда Эд выступил со своей вступительной речью, никак не показала, что слышит его. Ладно, разберемся.

— Договоримся так, миссис Десмонд. Вы напишете все, что помните о событиях дня убийства. Все до мельчайших подробностей. Я заеду завтра утром и заберу ваши показания. Они подвергнутся беспристрастной и тщательной экспертизе. Если результат удовлетворит меня, я вернусь и начну задавать вам вопросы. Любые, даже самые нелицеприятные. Согласны?

— Согласна, детектив. Только я, к сожалению, почти ничего не помню, после того как…

— Вы напишете — я имею в виду, напишете от руки, а не напечатаете — все, что случилось в тот день, начиная с той минуты, как проснулись, независимо от того, имеет это отношение к убийству или нет. Все.

Марк поставил точку, поднялся с кресла и повернулся к Бернштейну.

— Ты следил за нашим разговором?

— Да, конечно.

— Согласен на мое предложение?

— Конечно. Хочу только напомнить тебе, что время сейчас решает все…

— Мы поговорим на обратном пути, — прервал его Марк, обогнул стол и подошел к поднявшейся с места Вирджинии. Он протянул руку и, без смущения следя за ее реакцией, сурово произнес: — До завтра, миссис Десмонд. Советую вам писать правду и только правду.

Она ответила еще одним крепким рукопожатием, сделала мужественную попытку улыбнуться. Но потерпела сокрушительную неудачу и поспешно отвернулась, скрывая навернувшиеся на глаза слезы бессильного отчаяния или отчаянного бессилия.

Стэтсон и Бернштейн удались.

После ухода посетителей Вирджиния долго стояла, опершись рукой о стол, и с отсутствующим видом смотрела им вслед. Мысли — беспорядочные, сбивчивые, временами бессвязные — роились в ее голове, догоняя друг друга, сталкиваясь и мешаясь в сумбурную кучу.

Господи, и этот тоже не верит в мою невиновность. И этот тоже… Готова поспорить, что и Бернштейн не верит. А как верить, если я сама ничего не знаю? Или знаю, но не помню… Вернее, боюсь помнить…

Боже, за что ты покарал меня? Что я такого совершила в жизни, что ты так жестоко смеешься надо мной? Впрочем…

Какие у него глаза, о, какие глаза! Словно прямо в душу глядят. Что они там видят, интересно, в моей душе? Какой представляют меня? Жадной, алчной, ненасытной, беспринципной хищницей, готовой на любое преступление ради денег? Достойной презрения порядочных людей? Или…

О, если бы я только была свободна, совершенно свободна… За какие прегрешения я лишена возможности решать свою собственную судьбу? За то, что почти пять лет прожила с человеком, которого не любила ни единого дня, презирала с самого начала, а после даже ненавидела? И несмотря на это все же пользовалась его деньгами, не отказывая себе практически ни в чем. И сейчас продолжаю пользоваться…

Удивительно, какие они разные. Никогда бы не подумала, что у столь аккуратного и, наверное, даже педантичного человека, как мистер Бернштейн, может оказаться такой друг. Детектив Стэтсон… Он производит странное двойственное впечатление. Кажется, что такой не очень опрятный и растрепанный мужчина не может достичь в жизни каких-то высот, тем не менее Бернштейн уверяет, что он чуть ли не лучший в своем деле во всем городе. И действительно, ощущается в нем скрытая сила, глубокая уверенность в себе. Если бы только он взялся помочь мне!..

Да с какой стати он должен тратить на это свое время? Я даже сама не знаю, совершила ли то, в чем меня обвиняют, и все же хочу чьей-то помощи. Заслуживаю ли я ее или…

Как проходит эта казнь? Куда втыкают иглу? Что чувствуешь после того, как по венам побежит смертоносная смесь? Больно будет или конец наступит сразу? А зрители… Что они испытывают? Радуются, ликуют или просто отворачиваются от страха и отвращения? Господи, как страшно… Пощади меня, Боже милосердный, не допусти такого конца!..

О, если бы только детектив Стэтсон согласился…

Она вздрогнула, ощутив прикосновение легкой руки, и повернулась.

Служанка Габриэлла указала на принесенный ею поднос с толстым хрустальным графином, до середины наполненным жидкостью цвета темного янтаря, и таким же бокалом и протянула записку:

«Обед готов. Вам что-нибудь еще нужно или я могу уходить?».

Молодая женщина покачала головой и сделала рукой знак прощания. Габриэлла кивнула, что поняла, и удалилась. Вирджиния же проигнорировала виски, которое служанка продолжала подавать ежевечерне, как было принято при жизни Лайонела, хотя она терпеть его не могла и никогда не пила. Затем машинально направилась в столовую и уселась во главе длинного стола, за которым без труда могли разместиться двенадцать человек.

Она просидела так около сорока минут, изредка отщипывая кусочки хлеба, временами берясь за вилку и нож, но вскоре опуская их обратно, так и не донеся до рта, совершенно позабыв о еде. С того ужасного дня, когда очнулась в больничной палате и обнаружила, что не слышит и не может произнести ни слова, Вирджиния потеряла уже около двадцати фунтов. Впрочем, ее это мало беспокоило. Да и стоит ли тревожиться о фигуре тому, кого почти неизбежно ждет казнь? Временами ей даже казалось, что одна лишь смерть способна отворить дверь той камеры, в которую ее поместили без суда и следствия, — камеры вечной и бесконечной тишины…

Наконец она поняла, что все равно ничего не сможет съесть, и поднялась. Посмотрев на часы, узнала, что времени до утра остается не так много и ей необходимо безотлагательно приступать к выполнению данного Стэтсоном поручения.

Вирджиния Десмонд вернулась в библиотеку, разложила письменные принадлежности и начала составлять свой отчет.

Марк проснулся и резко сел на кровати, обводя спальню диким, ничего не понимающим взглядом. Сердце колотилось как бешеное, на лбу выступил холодный пот. Он все еще видел два полных безграничной муки глаза и слышал жалобный предсмертный визг щенка, которого только что сбил машиной.

Постепенно, по мере того как сознание прояснялось, звук таял, пока не исчез вовсе, но глаза так и продолжали стоять перед внутренним взором, не давая успокоиться и снова погрузиться в сон.

— Уф… Да что же это такое? — пробормотал он, спуская ноги с кровати и нащупывая тапочки.