Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы с тобой, пьяные и счастливые, гнались ночью за человеком, который успел добежать до собственного подъезда и был кем-то застрелен. Где гарантии, что никто не видел и не слышал нас и нашей погони? Быть может, уже сейчас полиции известно о нашем существовании. А настоящий убийца, обрати внимание, никак не засветился. Зато мы, вполне вероятно, порядком наследили на месте преступления — отпечатки обуви и прочее. Кстати, ты ничего там не потерял? Быть может, пуговица оторвалась или бумажник с документами выпал из кармана во время погони?
Заки обиженно умолк, но по выражению лица было ясно, что моя тирада его напугала. И если в ближайшие двадцать четыре часа он и выйдет из дому, то только для того, чтобы ринуться в Шереметьево на тель-авивский рейс.
— Мда-а, все действительно очень серьезно, — подлил масла в огонь Васек. — Ну вы и влипли!
— Я хочу есть, — угрюмо заявил Заки.
Васек засвистел и отправился на кухню, а я, взяв в руки блокнот и карандаш, устроился поудобнее в кресле и принялся писать.
Первое. Мне необходимо выяснить, где был Лиманский в ночь смерти, а также хотя бы примерный список его любовниц. В принципе, для этого достаточно прочесть завтрашние газеты, поскольку журналисты кровь из носа постараются раскопать подноготную погибшего с помощью полиции или без. Из газет можно будет узнать и то, какими подозреваемыми располагает следствие в настоящий момент, кроме пылких ревнивцев.
Второе. Следует узнать все про самоубийство Каси. Сомнительно проводить связь между двумя этими смертями, тем более что их разделяет полгода, но, в конце концов, известие о гибели девушки-фотографа потрясло меня не менее, чем вероятность быть заподозренным в убийстве. Я просто должен знать все, включая то, на каком кладбище похоронили мою любовь. Дабы принести цветы на могилу.
— Что ты там пишешь? — сварливо поинтересовался Заки, все еще выглядевший букой. — Опять разыгрываешь из себя детектива… А по-моему, самое для меня разумное — это, не откладывая дело в долгий ящик, купить билет домой и — «прощай, немытая Россия».
— Ага, — хмыкнул я, — желаешь скрыться с места преступления? Интерпол выдаст тебя России, и следователь ехидно поинтересуется, отчего это ты так поспешно покинул страну, если никаким боком не замешан в убийстве? И как же ты объяснишь нашу нелепую погоню в три часа ночи за незнакомым человеком? Скажешь: «Господин следователь, я просто решил подурачиться, вспомнить детство, вот и погнался за каким-то дядькой, а того вдруг кто-то взял да и застрелил у нас под носом»? Разумеется, тебя сразу отпустят.
— Заткнись! — огрызнулся неблагодарный и отправился на кухню.
Почти сразу же оттуда появился улыбающийся Васек и, продемонстрировав солидные бумажные купюры в руке, заявил, что идет за коньяком, а за кастрюлями пока присмотрит Заки.
Ну что ж, пока все шло как и ожидалось: Заки умирает от страха, Васек бежит за спиртным, а я думаю, что делать дальше.
Из кухни донеслось бравурное пение. Я крикнул как можно громче: «Лучше постарайся вспомнить о той вечеринке!» И отправился в сад — закапывать наши мокасины, «наследившие» на месте преступления. На всякий случай.
Когда Васек вернулся с целой батареей коньяка, я смотрел телевизор — в вечерних новостях журналисты аналитически размышляли о смерти коллеги.
Итак, следствие, по всей видимости, топчется на месте: Лиманскому никто не угрожал, он не был замешан ни в одном скандале, не казался удрученным или озабоченным. Жена его в шоке, сотрудники журнала — тоже. Никому не приходило в голову, за что можно было грохнуть такого милого и обаятельного парня. Просто песня.
Откуда возвращался убитый среди ночи, оставалось неизвестным. Жене Константин позвонил вечером с работы и сказал, что задержится, поскольку договорился о встрече, связанной «с его расследованием». Что это за расследование, состоялась ли встреча, выяснить пока не удалось ни официальному следствию, ни журналистам, и теперь наверняка не один газетчик воспользуется данным фактом для эффектных заголовков типа: «Журналистское расследование — опасно для жизни!»
В остальном нового для себя я не узнал — никто ничего не видел, никто ничего не слышал, народ мирно спал. Одна смазливая тележурналистка, правда, намекнула на гнусные инсинуации по поводу сексуальной ориентации Лиманского, но ее немедленно оборвали. Вот и все, что сообщили телесплетники.
Получалось, я знаю больше других. Некогда Лиманский был на вечеринке у Каси вместе с Заки, и эта вечеринка что-то да значила, раз ее запись оказалась на флэшке, болтавшейся на шнурке на его запястье в момент смерти. Мне также предположительно известно время вечеринки: поскольку Кася погибла полгода назад, а Заки покинул Москву прошлым летом, то, скорей всего, запись была сделана год назад, до отъезда Заки после обмывки диплома ВГИКа.
Какая связь между смертью Каси и Константина Лиманского? Возможно, что и никакой. Кася, как всякая творческая личность, могла переживать депрессию, итогом которой и стал прыжок в окно. А Лиманского, вполне вероятно, прихлопнул какой-нибудь психопат — в наши дни каждый, имея желание, способен вооружиться до зубов. И все же чутье подсказывало мне, что все в этом деле стянуто в один узел: Кася — Лиманский — Заки.
Лиманский являлся редактором иллюстрированного журнала, Кася была фотографом. Она могла работать у него, что и обусловило приглашение шефа на таинственную вечеринку, к которой я все время мысленно возвращался.
Зачем было собирать у себя столь разных людей? Почему на записи не видно ни одной девушки? Кто вел съемку? И почему видеосъемка столь резко оборвалась? Стоило наведаться в редакцию журнала «Сэр», чтобы попытаться раздобыть чуть больше информации о покойном. Быть может, это выведет меня на подробности жизни Каси?
Я поднялся в кабинет, достал белую папку и подколол к газетному архиву свои записи, после чего спустился вниз.
В гостиной все так же в ползвука работал телевизор. Очевидно, для рыбок в аквариуме, потому что других живых существ в комнате не наблюдалось. Я прошел на кухню.
Здесь тоже никого не имелось, хотя глиняные горшочки с благоухающим жарким были горячими, словно их только что вынули из духовки. На столе на террасе были расставлены плоские тарелки и даже нарезан хлеб. И — никого.
Почувствовав тревогу, я направился к мягко освещенной изнутри оранжерее и, пройдя в ряд кофейных деревьев, увидел склонившегося над молодым кустом Васька.
— Ты чего? — удивился тот, бросив на меня короткий взгляд и тут же распрямляясь. — Что-то случилось?
— Не знаю. — Я для чего-то огляделся. — Кажется, Заки пропал.
— Пропал? — еще больше удивился Васек, снимая испачканные землей перчатки. — Хм, только что резал хлеб на террасе. Я лично достал жаркое из духовки и, пока горшочки остывают, решил закончить свою работу здесь, а Заки попросил нарезать хлеб. Куда же он делся?
Хотел бы я это знать! С другими людьми подобных вопросов просто не возникает, но мой друг — особый случай. Заки способен встретить снежного человека или быть укушенным акулой в центре Москвы, утонуть в ванне — перечислять варианты можно бесконечно. Я внезапно проговорил вслух детскую считалочку: «Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать». Васек посмотрел на меня как на больного и промолчал. А что тут скажешь? Если Заки не найти…