освещали желто-медным светом четыре свечи, вставленные в массивный кованый подсвечник в форме свастики. В кабинете сидели двое — комендант города майор фон Штреллер и бургомистр Вальденберга д-р Рюссель.

Разговор у них пока что не клеился: не хватало той чопорности, которая в прошлом придавала их беседам видимость значимости и остроты. Фон Штреллер и Рюссель прощупывали сейчас друг друга, в чем раньше у них не было нужды, прощупывали осторожно, стремясь выявить друг у друга как можно больше слабых мест. У каждого из них в голове крутились, по сути, одни и те же мысли, но кто высказывал их раньше, тот оказывался в проигрыше. И хотя оба они находились на тонущем корабле, они не спешили захватить места в спасательной шлюпке, которая доставила бы их на берег. Вездеход Штреллера в полной готовности стоял возле ратуши. Он был до отказа заправлен и загружен необходимым провиантом. Еще два месяца назад был продуман до мельчайших подробностей и план побега д-ра Рюсселя. А сейчас они сидели потому, что не знали, как удрать с «острова» Вальденберг.

— Дорогой доктор, — сказал наконец майор фон Штреллер, — я сделал все, что в моих силах. В городе возведены укрепления, подчиненное мне войско находится в постоянной готовности. Но я опасаюсь разлагающих явлений, которые могут решить исход боя, если ему вообще суждено состояться. Верховное командование капитулировало, и солдаты знают об этом. Я по закону тоже должен присоединиться к капитуляции и поэтому передаю судьбу города в ваши руки.

Доктор Рюссель заходил взад-вперед по комнате. Заложив руки за спину, он нервно теребил пальцами. Дойдя до окна, на мгновение останавливался, а затем делал резкий поворот. Казалось, будто он специально на мгновение останавливался у окна, чтобы ухватиться за какую-нибудь мысль.

Расхаживая при свете свечей, он парировал:

— Господин майор, я ничего не понимаю в военных делах. Я всю жизнь был против применения силы. Но я знаю, что мы потеряем город лишь тогда, когда его сдадим. Вы сдаете Вальденберг, причем сдаете без причины!

— При благоприятных обстоятельствах я могу удерживать город только два часа, — произнес фон Штреллер тоном, явно рассчитанным на сочувствие.

— От внешних врагов? Русских или американцев?

— От русских, — подтвердил фон Штреллер. — От американцев — дольше: ведь они будут наступать не сразу, сначала наверняка превратят город в груды развалин.

Рюссель, как бы защищаясь, поднял руки.

— Рассудок подсказывает нам, — фон Штреллер встал, потянулся и продолжал патетически, — спасать материальные и духовные ценности города!

Доктор Рюссель был явно неудовлетворен. Сердитый и угрюмый, он зашагал мимо простоватого майора с еще более надменным видом. Рюссель обдумывал одну идейку, которую хотел теперь (раньше это казалось ему просто нелепым) осуществить с помощью фон Штреллера.

Рюссель говорил медленно, делая большие паузы, во время которых он останавливался и пристально смотрел на фон Штреллера:

— Рассудок подсказывает нам и другое — спасать себя! Защищать город! Защищать его от внутреннего врага! Вы меня понимаете? А с этим врагом вы можете вести борьбу в течение недель. У вас же есть войско! Надеть на солдата вместо робы серого цвета робу зеленую, синюю или, если хотите, желтую — дело получаса. Вы получите подкрепление! Что вам нужно еще? Полномочия?

Майор фон Штреллер вроде бы кивнул головой. Доктор Рюссель решил, что у майора и до него были подобные мысли.

— Мой дорогой доктор, я не хочу лезть в петлю в самый последний момент, — заметил фон Штреллер.

Рюссель сел, расстроенный и озабоченный. Свет от свечей четко разделял комнату на светлую и темную половины. Майор фон Штреллер оказался в тени, Рюссель — на освещенной половине.

— Я хотел бы позаимствовать у вас, — заискивающе проговорил фон Штреллер, — гражданский костюм.

— Что такое? — переспросил Рюссель, сделав вид, будто не понял.

— Я хотел бы переодеться. Из серой робы переодеться в робу темно-синего цвета, из одной шкуры вылезти, а в другую влезть.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь! — отчеканил Рюссель.

Не попрощавшись, майор фон Штреллер твердой походкой направился к выходу.

Доктор Рюссель подождал, пока Штреллер спустился по лестнице. Лицо его стало бледным, осунулось. Он машинально потянулся к телефону и набрал номер ландрата д-ра Каддига.

— Я хотел бы проинформировать вас, — доложил он, — что майор фон Штреллер сбежал. В городе спокойствие и порядок. Какие у вас будут указания, господин ландрат?

— Действуйте самостоятельно, сообразуясь с обстановкой, — посоветовал Каддиг.

Рюссель уселся поудобнее, положив ноги на стоявший рядом стул, и погасил свечи. Вскоре он задремал, однако то и дело просыпался от каждого незначительного шороха на улице. Утром он чувствовал себя окончательно разбитым.

8

Вечером 9 мая десять тысяч солдат разгромленной немецкой армии, опасаясь натолкнуться на части советских и американских войск, еще бродили небольшими группами под Вальденбергом, абсолютно не понимая, как это война может считаться законченной, если оккупировали еще не всю территорию рейха. Вечером 9 мая Альфонс Херфурт, совершавший во главе двадцати солдат-танкистов марш из Богемии, вышел к подножию Хеннеберга, вступив на территорию Германии.

Позади остался высокогорный лесной массив, по которому они шли несколько часов. Слева и справа от дороги рос густой сосняк высотой в два человеческих роста. Сосняк никто никогда не вырубал, и в его густом лапнике свободно могли укрыться двадцать солдат.

Херфурт остановился и поднял руку:

— Я чувствую запах дыма. — Он развернул карту, всмотрелся в нее, и его глаза засветились хитрой улыбкой. — Слушайте-ка, люди! Рядом с нами дома! Мы имеем возможность вновь забраться под крышу. Как, не против?

Вопрос был излишним: конечно, всем хотелось этого. Кроме того, если уж Херфурт вбил себе в голову переспать в постели, то так это и будет. Солдаты разделились на четыре группы и скрылись в зарослях высокого сосняка.

Херфурт пошел по лесной тропинке один. Шел медленно, осторожно. В начале просеки, притаившись за редким кустарником ежевики, он начал всматриваться в дома, из печных труб которых вился дымок. Херфурт прищелкнул языком, поднялся во весь рост и направился к дому в центре села. Он шел лисьей походкой, наблюдая за окнами дома. Никого.

— Э-ге! — подал он голос.

Через некоторое время открылось окно. В нем показалась женщина. У нее было молодое лицо, начинающие седеть волосы. Одна прядь волос упала на лоб.

Херфурт приказал:

— Спуститесь вниз и откройте нам!

Женщина в окне как бы замерла.

— Ну? — произнес Херфурт тоном, который мало чем отличался от угрозы.

Когда женщина закрыла окно, Херфурт повернулся и пробежал глазами по опушке леса. Он остался доволен: солдат не было видно, хотя он знал, что все они следят за ним. Стоило Херфурту поднять руку вверх,