– Такое милое письмо, – сказала она гувернантке. – Она достаточно скромно пишет о своих победах, а в основном обращается ко мне с вопросами сочувствия и обеспокоенности. Пишет, что приложит все усилия, чтобы настроить в мою пользу Генриха, ибо теперь, когда она такое сделала для Англии, Генрих не сможет отказать ей в просьбе. Что ж это получается, Мег? Выходит, не из-за Катерины, а только по воле брата я прозябаю в глуши?

Леди Гилфорд лишь пожала плечами. Все эти придворные интриги – никогда не разберешь, кто прав, кто виноват.

Мэри вновь зашуршала свитком.

– А как Катерина пишет о Генрихе! Он удачно воюет, победил при Турне и Теруане, взял в плен нескольких знатных французских вельмож, даже принцев крови. Но знаешь, когда она пишет, как Генрих собственноручно поджигает порох у пушек, какие пиры устраивает по случаю побед – создается впечатление, что он словно на турнире, а не на войне.

«Вполне на него похоже», – отметила про себя гувернантка. Но была довольна, когда Мэри тут же села писать ответ золовке.

Так между ними вновь восстановилась связь. Но ненадолго... Король вернулся, успешная победа супруги после его менее значительных побед во Франции скорее задела его, чем воодушевила. К тому же Катерина вскоре разрешилась очередным мертворожденным сыном, что стало уже раздражать Генриха. Да ещё тесть Генриха Фердинанд Арагонский, в то время как английский король одерживал победы на севере Франции, неожиданно пошел на союз с Людовиком XII, подбив, к тому же и императора Максимилиана и, объединившись, эти трое потребовали от Генриха приостановить продвижение, грозясь выступить против него. Так что английский монарх гневался на свою испано-австрийскую родню, да тут ещё опять разочарование по поводу рождения престолонаследника... Видимо, это сказалось на его отношении к Катерине – она прекратила даже писать, не то чтобы осмелиться замолвить словечко о принцессе.

Но Мэри неожиданно написала придворная дама королевы де Салиас.

«Мы очень ждем вас, миледи, – писала та, которая когда-то отхлестала Мэри по щекам за первый срыв королевы. – Эрцгерцог Карл шлет вам письмо за письмом, хотя после предательства его деда Фердинанда Генрих Тюдор удерживает их у себя. Однако все понимают, что это ненадолго».

Мэри была крайне возбуждена этим посланием. Ей было шестнадцать – жениху тринадцать. Продлится ли опала до периода созревания супруга или, по традиции, её отошлют к австрийскому двору, дабы она изучала местный этикет и обычаи? А пока она усиленно изучала испанский и немецкий, освежала в памяти свои познания в академических науках, много музицировала.

– Я буду такой же великолепной госпожой, как Катерина, – вновь заявляла она.

Потом прекращала учиться, опять садилась за счета, решая, сколько товаров закупить, что заготовить на зиму – она уже боялась отказаться от привычных занятий, опасалась что-то упустить... если её опять оставят саму на себя. И продолжала предаваться тем простым сельским увеселениям, кои так полюбила и которые наивно называла «свободой». Мэри охотилась вместе с троицей своих поклонников – Бобом Пейкоком, Илайджей Одли, Гэмфри Вингфильдом, – ездила в гости к соседям или в богатый дом своего торгового партнера в Испвиче, где получала свежие придворные новости, выслушивала его рассказы о некоем сыне мясника из Испвича, Томасе Вулси, который невероятно возвысился и стал едва ли не советником короля. Потом Мэри возвращалась, притащив с собой какую-нибудь труппу бродячих актеров, в замке начинались представления, а когда это надоедало, принцесса с гостями и челядью собирались вместе у горящих каминов, они играли в шарады, спорили, хохотали или устраивали танцы до полуночи.

Зима началась дождями. Но это не мешало молодежи веселиться в преддверии Рождества. Меся грязь, они ездили по домам и усадьбам, пели песни о приближении Рождества или, когда дождь стихал, зажигали на полях дымные костры.

Как-то раз, когда Мэри вернулась уже затемно после одной из таких поездок, оказалось, что в Хогли прибыл испанский посол Фуэнсалида, который ехал из Лондона в Нидерланды к своему господину эрцгерцогу Карлу и по пути не преминул заглянуть к невесте повелителя.

У Мэри перехватило дыхание при взгляде на этого блестящего вельможу – плащ подбит серебристой лисой, на колете[3]нашито такое множество жемчуга и мерцающих опалов, что он напоминает ночное небо в июне; штаны новомодные – широкие, до середины бедер, и сквозь прорези в них пробиваются атласные буфы. А она... пропахла дымом, на сапожках комья глины, плащ забрызган, а в косе застряла хвоя.

Но принцесса быстро взяла себя в руки, выпрямившись с истинно королевской осанкой. Позже они сидели у огня, попивая подогретое вино с пряностями. Дон Фуэнсалида, рассыпаясь в цветистых комплиментах, сообщил, что прибыл сюда инкогнито, исключительно по просьбе своего юного государя, который весьма интересуется своей невестой, ибо даже за море дошла весть, что король прячет редкостную жемчужину английской короны, красавицу принцессу, о которой идет молва, как об умнейшей и предусмотрительной особе, которая ведет с Нидерландами успешную торговлю, прекрасно распоряжается в своих владениях (при слове «владения» Мэри едва не хмыкнула), и которую очень любит тетка Карла, королева Екатерина. Вот его господин и послал его к своей избраннице, дабы дон Фуэнсалида лично выказал ей любовь и уважение светлейшего эрцгерцога и принца Кастилии, преподнес ей дары, а также попросил, чтобы её высочество оставалось и далее верной их освященному церковью договору.

В тот момент Мэри интересовали только дары: душистый мускус, ароматная амбра, серебряная шкатулка с перламутровой пудрой, пара рулонов дорогих тканей и несколько удивительных птиц – индеек, коих привозят из испанских колоний за морем[4], и мясо которых особенно сочно и нежно. Мэри была довольна и не удержалась, чтобы не наобещать дону Фуэнсалиде всего что угодно, и даже немного пококетничала (все-таки это был весьма импозантный мужчина). Но когда посол уехал – задумалась.

– Мы здесь, в провинции, многого не знаем. Но, видимо, что-то не ладится у испанцев с Хэлом, раз они даже перед его опальной сестрой заискивают. Конечно, после такого предательства Фердинанда... Но не осмелится же Хэл разорвать помолвку между мной и Карлом? Ведь этот союз желал заключить еще наш отец.

А через час, прикладывая к плечу то малиновый бархат, то шуршащую парчу – подарки дона Фуэнсалиды – она и думать забыла о дарителе. Но, как оказалось, ненадолго. Мэри вбила себе в голову, что приезд испанца – начало перемен в ее жизни. И почему-то именно на это Рождество ждала вестей от брата.

В дверь постучали.

Леди Гилфорд резко села. Уж не задремала ли она? Или размечталась, как монахиня? С чего бы ей это валяться в постели, когда в замке столько дел? Стареет она, что ли?

Леди Гилфорд заметила, что в трубе, где раньше завывал и стонал ветер, тихо, огонь не мечется, а горит тихим, ровным пламенем. Вернее, догорает. Сколько же она пролежала? За окошком совсем стемнело, и тихо так. Видать, и впрямь распогодилось к вечеру. Который сейчас час?