— Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет?

— Четырнадцать, а что?

— О, возраст солидный!

— Ты так считаешь? — с усмешкой спросила Николь.

— Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет.

— Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых.

— Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества.

— Тогда я не буду уже красивой… — девчонка явно начала кокетничать.

— А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо — а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту.

Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: «Милая, тебе, оказывается, нравятся старики». На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе.

Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького «БМВ».

— Ты настоящий принц из сказки, — проговорила она. — Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга — на бутылку пива не раскошелится!

И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила:

— Может быть, зайдешь ко мне?

— А твои родители не будут в шоке от посещения принца? — поинтересовался Панаев.

— Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, — простодушно призналась Николь.

И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник.

Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку.

И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол.

— Холодно как-то, — говорит Сергей.

— Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее.

Николь отползла назад и протянула к нему руки.

— Иди сюда, — позвала она его. — Рядом со мной тебе будет теплее.

Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила:

— Тебе кофе или чай?

Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть.

— Все равно, — ответил Панаев.

Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы.

— Распусти волосы, — попросил Сергей.

Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной.

— У нас еще полно времени, — она отклонила его руку. — Попьем кофе.

— Нет, сначала распусти волосы.

Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек.

— Сначала волосы! — чуть не закричал Панаев.

— Тише, ты всех соседей разбудишь!

Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам.

— Нет, нет, не так! — Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон — на ощупь он грубый, как щетина.

— Ты разочарован? — спросила Николь.

— Нормально. По крайней мере, твои лучше — ты острижена под мальчишку.

— Тебе не нравятся такие, как я?

— Нравятся, — солгал он. — Вообще мне нравишься ты, такая, как есть.

— Такая… как есть? — повторила она и обвила его шею руками. — Но я не совсем, как есть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет.

— Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, — ведь блондинки бывают разные.

Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку.

— У меня такие же, — бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос.

Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку.

— Это должно тебе понравиться. Шура — это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов.

— Шура — так Шура, — поддакнул ей Панаев.

Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила:

— Ты всегда выключаешь свет?

— Всегда.

Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило…