позиции на расстоянии от трехсот до четырехсот пятидесяти метров от «мишени» не составило труда. К тому же, начни нападавшие колдовать, их бы тут же засекла охрана или участвующие в Турнире аристократы — все, как один, являвшиеся сильными магами. А вот о покушении с помощью обычного огнестрельного оружия никто даже не подумал. Так что у ассасинов был шанс не только уничтожить цель, но и выбраться со стадиона живыми. Но вот незадача — на пути осуществления их планов встала Габриэлла Э’Мишильер, и все их влажные мечты пошли прахом.

Каким-то неведомым образом эта брутальная фемина, — аристократка высшей пробы, говорившая, как наивная простушка, и одевавшаяся, как великосветская кокотка, — уловила то, чего не почувствовал больше никто из магов, присутствовавших на состязаниях по стрельбе. Другое дело, что сначала она, скорее всего, подумала о покушении на принцессу, которую тут же прикрыла воздушной волной, — она-то и послужила сигналом тревоги, — а затем, через мгновение или два, на всякий случай поставила перед Эвой Сабинией ещё и стену огня. Затем, неизвестно с какой стати, Э’Мишильер решила, что стрелять будут в герцогиню Перигор, и потратила ещё несколько драгоценных мгновений на то, чтобы убрать её с линии огня. И лишь затем, за четверть секунды до того, как первый стрелок нажал на спусковой крючок, она вычислила наконец его настоящую цель. Убийца, как это ни странно, пришел за жизнью Зандера, а он, asinus[16], стоял, развернувшись вполоборота к императорской ложе и ждал — stultus stultorum rex[17] — неизбежного.

Однако все это стало ему известно — а значит, и понятно, — несколько позже, а в те считанные мгновения между жизнью и смертью он даже подумать о чем-нибудь дельном не смог, потому что не успел. За него подумала Габриэлла. Молнией он сожгла первого стрелка, толчком воздушного кулака в плечо отшвырнула Зандера в сторону, и заставила двух других убийц потратить свои выстрелы впустую, прикрыв огненным щитом всех, кого только было возможно, а затем ещё и грохнула молниями обоих, и только тогда время вернуло себе власть над миром и ударилось в заполошный бег.

Закричали люди. Истерически зарыдали некоторые из присутствующих на стадионе дам. Телохранители принцессы взяли было её в коробочку, но отчего-то не побежали, уводя в укрытие, а, напротив, снова разошлись, образуя вместе с несколькими мужчинами-аристократами живое заграждение. Почему, зачем? Этого Зандер не знал, ему было плохо видно из-за метавшихся в панике людей. Между тем, по трибунам стадиона уже бежали имперские гвардейцы, а участники состязаний начали спешно организовывать группы прикрытия, беря под защиту женщин и детей. Впрочем, не всех. Кое-кого надо было не защищать, а успокаивать, отпаивая бромом или настоем корня валерианы. Юная графиня Вальтесса де Ла Бинь взлетела, — благо левитировала она отнюдь не по-детски, — на одну из двух колонн, обрамлявших центральный вход на стадион, и начала метать оттуда громы и молнии. В прямом смысле этого слова. Магесса она была незаурядная, но отличалась излишней впечатлительностью, легкой возбудимостью и детской непосредственностью. Толку от её демонстрации силы было немного, — она, похоже, не знала даже, в кого стрелять, — зато шума — хоть отбавляй. Под стать ей, но уже по другую сторону арены неистовствовал де Брёйне младший. Зандер не помнил, как его зовут, — возможно, Ив или Эрик, — но знал из газет, что у паренька предположительно двенадцатый, а то и тринадцатый уровень Дара воды. Поучаствовать в срыве нападения он не успел, — реакция не та, — зато теперь явно вознамерился залить всех, правых и виноватых, проливным дождем с грозой. В небе быстро сгущались тучи, и где-то в отдалении уже отчетливо погромыхивало, и сверкали молнии.

«Н-да, детки…» — Зандер встал наконец с земли и поплелся к императорской ложе. Ему было стыдно за свою мужскую несостоятельность, но уйти, не поблагодарив спасшую ему жизнь Габриэллу, он не мог. Вот и тащился, как на эшафот. Впрочем, это и был эшафот, только казнили на нем не самого Зандера, а его гордость.

«Ave, Caesar, moritūri te salūtant!»[18] — Задумавшись, Зандер не заметил, как дошел до ложи.

— Если она умрет, ты труп! — Голос Эвы Сабинии буквально выдернул Зандера из состояния прострации, и он недоуменно взглянул на принцессу.

Такой он её ещё не видел, и более того, он её такой даже представить себе не мог. Бледная, как полотно, с трясущимися губами и безумным взглядом широко раскрытых глаз она явно была на пути к жесточайшей истерике, что было, в общем-то, понятно. После такой-то встряски. И Зандер начал было соображать, чем бы таким можно было купировать приближающийся приступ, но тут его взгляд сместился чуть в сторону от принцессы, и он сообразил наконец, что здесь происходит, и что означают слова, брошенные ему в лицо, как пощечина или, скорее, как плевок.

На дощатом полу ложи, прикрытом персидским ковром, на сдернутой со стены и сложенной в несколько раз бархатной драпировке лежала Э клана Мишильер, и, если Эва Сабиния была бледна, то у Габриэллы, похоже, вообще не осталось в жилах ни капли крови.

«Умерла?! Не может быть!» — Но все указывало как раз на то, что Габриэлла мертва. Неподвижное тело, синюшная бледность кожных покровов, широко открытые, устремленные в никуда серые глаза.

Над девушкой склонилась Мария Перигорская, которая, судя по потокам Воды и Воздуха, пыталась реанимировать свою подругу. Ей помогали две другие женщины. Ни одна из них, как тут же сообразил Зандер, не являлась ни академическим лекарем, ни магессой-целительницей. Обычное домашнее знахарство, и ничего более. Зандер в отличие от них знал и умел гораздо больше. В свое время, в Гейдельберге, он занимался медициной серьёзно, хотя и не для того, чтобы кого-нибудь лечить. Однако, как ни крути, он хотя бы представлял себе, что и как надо делать в первую очередь. Времени с начала заварухи прошло ещё совсем немного, а значит, что бы ни случилось с Габриэллой, главное сейчас было удержать её по эту сторону Стикса. А там, глядишь, подоспеет квалифицированная помощь и ею займутся настоящие целители.

— В сторону, принцесса! — скомандовал он. — Потом, все потом!

В три быстрых шага Зандер добрался до Габриэллы, присел рядом с ней на корточки и положил руки на её лоб и чревное сплетение. Первое и главное, что он узнал практически сразу: она была жива. Однако, жизнь в ней едва теплилась, и было очевидно, что, если не принять срочных — и, разумеется, чрезвычайных — мер, её агония надолго не затянется. Впрочем, клиническая картина ухода протекала