"Это измождение, — подумала Инга, — если я сейчас зареву, то прежде всего от измождения. Я не могу больше. Я просто больше не могу…"

Она развязала шнурки на своих кроссовках, и когда стала медленно стягивать их с ног, то застонала от боли. Потом так же осторожно принялась скатывать вниз носки. Показались набухшие, огненно-красные волдыри.

— Мне нужна аптека, — сказала Инга, хотя было совершенно ясно, что найти в этой деревне аптеку будет еще сложнее, чем продуктовый магазин, если таковой вообще имелся. Скорее всего, ничего подобного здесь не было. Первая слеза покатилась у Инги из глаза по горячей раскрасневшейся щеке.

— Не надо! — Мариус тут же оказался около нее и пальцем поймал эту слезу. — Не плачь! Послушай, это было неразумно — снимать кроссовки. Ты наверняка не сможешь надеть их снова.

— Мне нужна мазь. И пластырь. Иначе все воспалится.

— Все выглядит действительно ужасно, — произнес Мариус почти благоговейно. — Но мы ведь не такое уж большое расстояние прошли пешком. Или…

Он отстранялся от всего плохого. Всегда и от всего.

— Женщина, которая подвезла нас, еще никогда не проходила пешком это расстояние. В лучшем случае, она делала это в холодную погоду, когда быстрее идешь. Полчаса! Это уж действительно полнейший перегиб!

— Но все равно, я считаю, что твои ноги…

Инга посмотрела на супруга с раздражением — она знала, что совершила большую ошибку.

— Да, о’кей, это новые кроссовки. И я знаю, что никогда не следует надевать новую обувь, если надо пройти большое расстояние. Однако когда ты сообщил мне об этом сказочно прекрасном отпуске, мне еще не было ясно, что мы попадем в такую глушь и нам придется маршировать много километров. Ты почему-то совершенно забыл упомянуть об этом!

Мариус сидел на корточках перед женой, разглядывая ее ноги, а потом взглянул ей в лицо. Как всегда, ей с трудом удавалось сохранять агрессивность и рассерженность перед его нежным выражением лица и выглядевших почти по-детски голубых глаз.

— Не будем ссориться, — умолял он, — это только отнимет у нас силы!

Инга провела рукой по его взмокшим от пота светлым волосам, образовывавшим у него на лбу своеобразный вихорок, который никогда не позволит ему выглядеть по-настоящему серьезным.

— Хорошо. Но…

Она не стала продолжать. Не было смысла объяснять мужу, что виной всему было его легкомыслие, что именно оно привело их в такую ситуацию, и что ему следует попытаться обрести зрелость поведения взрослого человека. Он, конечно, изменится очень мало, как и все другие люди не меняются в своей основе, — во всяком случае, не по просьбе и не по советам. Какое-нибудь потрясающее событие, взбудораживающее переживание смогли бы повлиять на Мариуса, чтобы он стал другим, но добиться этого было не во власти его жены.

— Послушай, — сказал Мариус, — ты останешься сидеть здесь и отдохнешь. Весь багаж я оставлю с тобой и отправлюсь искать аптеку. И какой-нибудь супермаркет. Я принесу тебе очень холодный лимонад и хорошую, прохладную мазь для твоих ног. Как тебе это нравится?

Это предложение прозвучало чрезвычайно заманчиво, но Инга знала, что радость или облегчение она почувствует только после того, как Мариус будет стоять перед ней с обещанными вещами. А пока что слишком велика опасность, что он либо собьется с пути и вернется лишь через несколько часов, либо забудет по дороге, за чем пошел. Такой вариант Инга считала вполне возможным — например, что он вдруг объявится с компакт-диском в руках, с музыкой какой-то там группы, которую он давно уже искал и вдруг обнаружил в одном магазине для парфюмерно-галантерейных и аптекарских товаров. И при этом от возбуждения забудет, с каким намерением вообще пришел туда.

Но поскольку у нее не было выбора, она кивнула.

— Хорошо. Это очень мило с твоей стороны. А ты уверен, что осилишь это?

— Я чувствую себя хорошо. Во всяком случае, мои ноги еще невредимы. В общем, — Мариус легко подпрыгнул, — жди меня здесь, хорошо?

Его жена устало улыбнулась и проследила глазами, как он прошел какой-то отрезок деревенской улицы обратно, а затем свернул налево на боковую улицу. Супруг был однозначно в лучшей форме, чем она. Правда, в отличие от нее, он много занимался спортом, а она всегда упорно, не отвлекаясь, полностью была сконцентрирована на учебе.

"Мне следует хотя бы посетить курс гимнастики при народном вечернем университете", — подумала Инга.

Немного дальше по улице она обнаружила каменную стену, от которой падала небольшая тень, и решила перебраться туда, потому что в противном случае ее неизбежно ждал в самое ближайшее время солнечный удар. Потребовались невероятные усилия, чтобы подняться, собрать вещи и пройти двадцать шагов — причем ей пришлось просеменить их как можно быстрее, поскольку горячий асфальт невыносимо обжигал ее босые ноги. Ей понадобилось трижды проделать этот путь туда и обратно, пока она не перетащила весь багаж к каменной стене; после этого Инга плюхнулась на свой свернутый в рулон спальный мешок, пыхтя, как локомотив. Ее немного подташнивало. Возможно, ей уже слишком напекло голову, так что физическая усталость была связана не только с ее неспортивной формой.

Тень подействовала на путешественницу благотворно. Ей приятно было сидеть, и если б она сейчас еще и получила немного воды, то смогла бы почувствовать себя уже почти комфортно.

Инга закрыла глаза и сидела так, пытаясь, правда, ни в коем случае не заснуть. Ведь вокруг нее были разложены все их пожитки. Эта мысль приободрила женщину.

Все пожитки… А Мариус вообще-то подумал взять с собой деньги?

Инга тихо простонала — почему сразу было не подумать об этом? Она потянулась к рюкзаку мужа и открыла наружное отделение. Кошелька не было, и женщина облегченно вздохнула. Свой мобильник Мариус, видимо, тоже взял с собой, так что он был для нее доступен. Может быть, Инга всегда слишком поспешно вешала на него ярлык глупца, может быть, она уже давно несправедливо судила о нем? Ведь он все-таки с отличными оценками учился в вузе и даже писал рефераты для других студентов. Да, частично он был весьма безалаберным, но все-таки не насквозь. Время от времени необходимо было иметь это в виду — во благо их брака.

Она вновь закрыла глаза.

* * *

Инга, по-видимому, заснула, потому что не слышала, как подъехала машина. Она испуганно подскочила, когда кто-то наклонился над ней. Вполне может быть, что прикоснулся рукой, но с уверенностью она этого сказать не могла.

— Да, слушаю? — спросила Инга в полном замешательстве, словно подняла трубку телефона и ожидала услышать абонента на другом конце линии.

Вместо этого она увидела перед собой лицо незнакомого мужчины. На вид ему было лет сорок пять или, может быть, чуть больше, и он казался приятным и обеспокоенным.

Да, прежде всего, обеспокоенным. Это было, пожалуй, то самое правильное определение, которое первым пришло Инге в голову.