колеи? Они, с одной стороны, злятся на разбогатевших, с другой – не хотят обратно в социализм, – выговорила Валя, представив лицо Горяева, шокированного шалью с розами и выставленными напоказ коленками.

– Люди понимают политику как волшебную палочку и хотят отдать её в надёжные руки. За нагромождениями лозунгов от них ускользает реальный человеческий образ, так что расскажу о Борисе Николаевиче без агитации, – ответила Голубева с домашней интонацией.

– Так уж и без агитации?

– Попробую. Моё образование, мои успехи, моя энергия – заслуга родителей. И я преклоняюсь перед людьми, которые сделали себя сами. Борис Николаевич родился в семье кулаков, разорённых советской властью. Деда выслали, отца отправили в ГУЛАГ строить канал Москва – Волга, – начала Голубева.

И Валя буквально застыла, она этого не знала.

– Он учился в Березняках и в седьмом классе был исключён из школы за то, что вступил в конфликт с учительницей, которая била детей и заставляла работать у неё дома. Он пожаловался в горком партии и доучился в другой школе.

– Семиклассник пожаловался в горком партии? – изумилась Валя.

Но тут старушка в старомодном бархатном платье выкрикнула из первого ряда:

– Банду Ельцина под суд! Банду Ельцина под суд!

Она была дебютанткой, нанятой за три копейки, а не профессиональной провокаторшей. Кто-то привёл её сюда, попросив надеть лучшее, и Валя представила, как старушка репетировала этот выкрик дома, усевшись перед трюмо. И как забивала духами запах нафталина, идущий от платья.

Ей было жалко старушку, но прямой эфир есть прямой эфир.

– Зюганов начинает выступления с этой примитивной кричалки, придуманной политтехнологами. Разве у вас нет своих слов? – обратилась Валя к старушке.

– Аплодисменты! – зашипела Ада из-за мониторов, и зал захлопал.

– Я продолжу, – в строгой преподавательской манере сказала Голубева. – Молодой Ельцин стал мастером спорта СССР по волейболу, играл в команде Высшей лиги страны и тренировал вторую сборную УПИ…

– Американцев позвали выбирать вашего Ельцина! Потому что своим противно! – перебил её пожилой мужчина в костюме и широком галстуке, каких уже никто не носит.

И Валя увидела, что он пьян. Пьяных в студию не пускали, значит, хлебнул для храбрости в зале и не рассчитал силы.

– Ошибаетесь, в очереди стоят, чтоб поработать в его штабе! – повернулась к нему Голубева. – А когда Ельцин победит, все станут врать, что работали на него! Позволите мне продолжить?

– Союз развалили, народ обокрали! – откликнулся мужчина; мало того, что он был пьян, так ещё всё время теребил свой доисторический галстук.

Пьяный в прямом эфире – это засада, вывести его можно только в рекламную паузу. Да ещё и лица у Вали и Голубевой тут же заблестели из-за сломанных кондиционеров и тёплых костюмов, а гримёрша тоже могла войти только в рекламную паузу.

– Он успел поработать каменщиком, бетонщиком, плотником, столяром, стекольщиком, штукатуром, маляром, машинистом крана, мастером, – продолжила Голубева. – Поступил на стройфак Уральского института, дорос до директора лучшего в Свердловске домостроительного комбината… Но, не поверите, никто никогда не слышал от него слова мата!

– Вот бы и строил дальше! – встал из второго ряда худющий молодой человек с интеллигентной бородкой. – Кого он назначил губернаторами? Это же бывшие секретари обкомов!

«Яблочник, – подумала Валя, – привет от Юлии Измайловны». И вспомнила слова Ады про то, что место губернатору с золотой бляхой в «Чёрном дельфине».

– А кого б вы назначили, если ни у кого из демократов нет управленческого опыта в регионах? – мягко спросила его Голубева.

– Да просто компартию надо было запретить, как нацизм запретили в Германии! – пылко добавил молодой человек.

– Согласна! Компартия не только не ответила за содеянное, но и оказалась в оппозиции, – кивнула Голубева. – Я и сама там состояла, но не по любви. Просто без партбилета в моей профессии не допускали не только до защиты докторской, но и до защиты кандидатской! Но управлять регионами всё равно кто-то должен.

– Аплодисменты! – зашипела Ада из-за задника.

– Всё разворовали и валите на коммунистов! – снова активизировалась старушка в бархате.

И тут Голубева превратилась из милашки в валькирию и привстала с кресла, чтобы почти прокричать старушке:

– А вам известно, что коммунисты исчерпали валютные резервы и золотой запас? Что продовольствия к августу девяносто первого года оставалось на тридцать два дня? Что даже зерна своего не было и муку делали по мере поступающего импортного? Мэр Попов готовил спецотряды для борьбы с голодными беспорядками! И депутаты предоставили Ельцину и Гайдару чрезвычайные полномочия, потому что были напуганы до смерти!

Голубева налила в стакан ненавистной воды «Лесной источник», вволю напилась, и Валя представила, как навязчиво держат сейчас камеру на бутылке.

– Извините, очень жарко, – оправдалась Голубева и продолжила с прежним запалом: – Был выход – превратиться в Северную Корею, выдавать по корочке хлеба и бить прикладами тех, кому её не хватило! Никто не предлагал другого выхода! Ни белые, ни красные, ни зелёные!..

– Куда дели деньги? – гаркнул пьяный мужчина в широком галстуке, который его беспокойные пальцы зачем-то скатывали снизу вверх в трубочку.

И Валя ужаснулась, что всё это сейчас на крупном плане.

– Деньги при СССР истратило правительство Павлова, а Россия после девяносто первого года признала долги перед Западом, сделанные коммунистами, и стала их в одиночку выплачивать! – ответила Голубева, словно он мог это понять на своей дозе. – Без признания долгов нельзя было получить кредиты, выйти на финансовые рынки, вступить в МВФ, во Всемирный банк и так далее.

– И бог с ними со всеми! На что они нам тут? – выкрикнула старушка в бархатном платье.

– Если у них не занять, из чего было платить вам пенсию? Где взять на зарплату госслужащим, врачам, силовикам, учителям и остальным? – спросила её Голубева.

Она говорила без тягомотины и многозначительности. И то, что напротив друг друга сидели блондинки в похожих юбках с птичьими фамилиями Лебедева и Голубева, снижало пафос и делало тему домашней и касающейся каждого.

Когда передача закончилась, подкладка костюма была насквозь пропитана потом, а Валя – выжата как лимон.

– Не ожидала, что буду кричать, – повинилась Голубева в Адином кабинете за накрытым столом. – Но эти люди ведут себя хуже студентов.

– Они подсадные, у вас же нет подсадных студентов, – объяснила Валя.

– Выпить, подкрепиться, дорогая Елена Георгиевна! Вы сделали в этом формате невозможное и пробили зрителя током по кончикам пальцев! – Ада тряхнула пачкой газет. – Только почитайте заголовки наших противников: «Беловежский преступник», «Главарь оккупационного режима», «Алкан в Кремле», «Ельцин и его жидовская свора», «Борух Элькин»!

– Да, штаб у них убогий, – кивнула Голубева и повернулась к Вале: – С вами очень комфортно в студии. Только жарко, как в бане.

Катя протянула ей салфетки, промокнуть лицо.

– Спасибо, но это моя последняя передача, – громко сказала Валя, скорее Аде, чем