— Так! — Приск свел брови, Сервий потер плечо точно так же, как сам Тит минутой раньше, и младшему трибуну стало почти смешно. — Так… Для Скадарии лучше всего отправить Фертара, но лохмачи стихов не оценят. С варварами и убийцами надо говорить по-варварски и с мечом в руке. Хорошо… прокуратор, пойдешь ты.

* * *

От облитой лучами низкого солнца группы отделилось двое всадников. Проскакали с полсотни шагов, красиво вздыбили лошадей, спешились и, сверкая нашитыми на куртки бляхами, направились к крепости. Выезженные кони шли за хозяевами, словно их вели в поводу. Колчаны, луки и щиты смирно висели у седел — вождь и его спутник оставили при себе лишь сабли да ножи.

— Видать, приспичило, — решил Сервий. — На стены лезть — не коров воровать.

— Да, — согласился Приск, — умирать никто не хочет: ни мы, ни они. Мезий, пойдешь с младшим трибуном. По двое так по двое.

Скераты не спешили и на лошадей не оглядывались. Надевший под не очищенный от крови панцирь свежую тунику Тит гадал, где степняки остановятся, а те все шли. Осталась позади похожая на змею трещина, затем — доцветающий кустик. Два белых камня, еще один куст… Все. Встали.

— Разумно. — Нужно было что-то сказать, вот Тит и сказал: — Там их со стен не достать.

— Будут хвататься за сабли — врут и испытывают, — тихо напомнил Приск, — схватятся за поводья, бей не дожидаясь… Спешенный степняк — треть степняка.

— Я знаю.

А теперь вниз по веревке. Вслед за изукрашенным шрамами Мезием. Уставшие руки с неохотой перебирают узлы, но не открывать же ворота. Слезли. Сапоги утонули в еще свежей траве, даже цветок попался. Желтый и маленький, а ведь цветет…

— Я иду первым, — заявляет кавалерист. Тит не спорит, степь Мезий пока знает лучше, хотя угадать, как пойдет разговор, столичный умник, пожалуй, возьмется. Скераты не «грифы», они еще не вкусили сладости политики — сладости игры змей со змеями, у них все просто и грубо, хотя это же у нас Приск груб… Зато Аппий Фертар — сама утонченность! Нужна она здесь, в захолустье, как Меданту рыбий хвост.

Ржет лошадь, обычная, с обычным хвостом. Ее хозяин свел брови и задрал подбородок. Не стоит принимать гордую позу перед теми, кто выше ростом, ох не стоит! Кожа, бляшки, ленты, косицы, борода. Сколько лишнего… Лишнее на варварах, лишнее — на сенаторах, и только солдаты таскают на себе то, что нужно, и ни перышком больше.

— Ты не вождь пахарей, — объявляет на стурнийском загорелый варвар. Если он и старше Тита, то на пару лет, не больше.

— Наш вождь там, где ему следует быть, но он услышит твое слово.

— Ваш вождь труслив, как трусливы старики. Вы глупы, ходя за ним. Зачем? Вас мало и каждый день бывает меньше. Пока все не умирали — уходите.

— Чтобы нас перестреляли в поле? — пожал плечами Тит. — Мы не дети, чтоб верить сказкам.

— Я не хочу обманывать. — Вождь смотрит прямо. Красная лента в бороде напоминает о крови. — Зачем мне обманывать? Я даю залог. Даю своего брата и коней везти раненых. Вас не будут загонять. Если захотим, договоримся. Отвечай — да. Сейчас отвечай.

Такие переговоры не затянуть. Лохмач молод, но не глуп, он не станет вертеть круг без точила, и он торопится: Скадария не должна помешать вывезти добычу, а добыча будет у брода уже скоро.

— Не можешь решить сам, иди назад. Быстро. Пусть решит старый вождь, но решит, пока солнце здесь.

— Нет. — Вот так, спокойно и коротко, но скерат не договорил. Он готовился, он думал… Начал с обещаний, теперь в ход пойдут угрозы.

— Завтра снова будем вас убивать. — Светлые наглые глаза, светлые лохмы, прямой нос… Не зверь, не урод даже в своих лентах. Обрей и отмой — будет человек как человек…

— Ты не отвечаешь, пахарь.

— Я слушаю.

— Слушай. Завтра я снова буду давать вам жизнь, но свободы уже не дам. Снова будете глупыми — все на своем холме сдохнете.

— Время решит, кому сдохнуть раньше.

— Я — Артайт, сын Банурта. Я возьму вашу крепость и перережу глотку вашему трусливому вождю, как барану. Я выгоню из-за стен глупых пахарей и запрягу в телеги. Я…

Значит, Артайт… Тит зевнул. Это было оскорблением, хоть и случайным — младший трибун в самом деле устал до невозможности.

— Запряжешь? — Дипломатии здесь места нет, но и площадной перебранки не будет. — Лучше выпей Перонт. Это проще.

Стоявший за плечом Мезий одобрительно крякнул, а Спентад повернулся и мерным шагом легионера пошел к болтавшейся на стене веревке. Стрелы в спину он не опасался, зато предстоящий подъем казался кошмаром.

Конец ночи ознаменовался переполохом. Судя по громкому многоголосому ржанию, конскому топоту, гаму и суматохе в скератском лагере, один из табунов взбесился и помчался прямо на шатры. Велики ли были потери, из крепости понять не удалось, но на штурм в тот день кочевники не пошли.

Зато пошли на следующий, и день этот стал самым жестоким из всех. Шесть раз степняки, буквально засыпая стрелами стены, лезли вверх, шесть раз их сбрасывали. Последний приступ мог кончиться плохо. Очень. Спасла резервная полусотня, которую Приск повел в бой лично. Скадария устояла благодаря коменданту и наступившей темноте — скераты не решились на штурм без поддержки лучников, а штурм этот мог оказаться успешным. Не оказался.

Титу снова повезло. Стрела ударила в кладку возле самой щеки, стрела сломалась о нагрудник, стрела отскочила от подбородника шлема, стрела впилась в глаз стоящему рядом мечнику, а Спентад мог жаловаться разве что на ломоту в уставших костях и на нехватку людей на «своей» стене. Последнее было бессмысленно: Приск и так знал о потерях, знали это и уцелевшие офицеры. Все шестеро, считая натершего ноги Фертара и двоих раненых, вернувшихся на стены в разгар свалки.

— Сенат бы сюда! — проворчал Мезий, после «переговоров» ставший помощником Тита, в свою очередь ставшего помощником коменданта. Первым — Сервий погиб, и его утащили за конюшни вместе с доброй сотней солдат. К ночи на ногах осталось меньше половины гарнизона, три из пяти камнеметов были разрушены, а оба уцелевших без толку торчали на приречной стене. Смола кончалась, запас стрел можно было растянуть на пару дней, но одними стрелами жив не будешь…

— Сенат, говоришь? — Тит представил значительные морды и роскошные тоги на песчаниковых стенах и не плюнул лишь потому, что устал. — Меняю Сенат на солдат… Еще один такой день — и все. Драться будет некому.

— Если б мы могли обрушить Скадарию на головы скератам, как титаны обрушили Стурнон! — завел свою песню Фертар. — Наша смерть стала бы победой, и даже враги склонились бы перед нами…

Поэт был и оставался придурком, но меч держать, как оказалось, умел, а под стрелами и вовсе расхаживал, как под дождем. Нарывался Фертар, а стрела досталась Сервию. Так бывает… Смерть брезгует дураками, а Жизнь, утешая, отдает младшей сестре лучшее. То есть лучших.