– Да уж…

– Тогда вы легко меня поймете, когда я встречаю в этом письме, жутком для меня само по себе, такие страшные… указания. – Белосельцев смахнул со лба крупные капли пота. Пальцы конвульсивно комкали платок. – Но это еще не все. Там есть слова… про человека-невидимку. Про подоконник. В самом конце…

Я выхватила у Родиона письмо, не обратив внимания на его протестующее замечание, и прочитала то, что за несколько минут до того я просмотреть поленилась:

«Ты сказал мне папа, што, ты мне гаварил я постоянно в детсве сгонял с падаконика чилавека нивидимку. Я его боялся плакал и говорил, што, кагда я адин и начинаю хатеть спать он подходит комне и кладет халодные пальцы, на мою, наголову и приговаривает: не спи замерзнешь тупой дурачок. А нидавна я увидел иво на падаконике и толкгнул. Все ночь выли пад акном и по асвальту были крававые пятны. Он тоже гаварил, што, я длинное слово ты гаварил низапомню. Дигинират».

– Значит, и этому есть какое-то фактическое подтверждение, так? – выговорила я.

– Совершенно верно, – ответил Белосельцев. – И еще какое подтверждение!

– Только не говорите, что это подтверждение «мокрое», – пробормотала я себе под нос, но на этот раз Белосельцев, кажется, услышал. Он даже качнулся в мою сторону и сказал:

– Я точно не знаю, что значит «мокрое»… С бандитами я не вожусь, сериалов про ментов не смотрю… Вообще они у меня почему-то… не того… не очень. Но, кажется, «мокрое» – это связанное с убийством. Так вот, вы почти угадали, если я правильно понял значение слова «мокрое».

– Вы правильно поняли. И что же?

– Дело в том, что в моем доме, непосредственно под нами, жил некто Владлен Моисеевич Горовой. (При этом имени Родион Потапович притянул к себе ноутбук и раскрыл его.) Он не всегда появлялся дома, поскольку часто оставался ночевать на работе, но… четыре дня назад Владлен Моисеевич был у себя дома. Я это знал, он мне позвонил, точнее, не мне, а моей жене… он был с ней знаком через своего покойного отца, моего бывшего тестя. В чьей квартире мы сейчас, собственно, и живем. Вот… он… этот Горовой… эх-м…

Родион, который сидел перед экраном ноутбука, глянул на него исподлобья:

– Ну? Что дальше, Сергей Георгиевич? Что вы замолчали? Вы никак не можете выговорить то, что этого Владлена Моисеевича Горового нашли рано утром под окном своей – да и вашей! – квартиры, в палисаднике? Ведь, кажется, вы упомянули, что он жил точно под вами.

– Да, но… Вы это… откуда вы знаете? Откуда вы знаете, что… я же еще не успел сказать.

– Это очень просто, Сергей Георгиевич, – устало выговорил Родион, поднимая лицо от ноутбука. – Гораздо проще, чем вы думаете.

– Вы нашли это в компьютере? У вас есть доступ к какой-нибудь базе дан…

– Ни слова больше, Сергей Георгиевич, – неторопливо, но властно сказал Родион, – ни слова. Мои методы работы и источники информации не имеют для вас никакого значения. Этот Горовой выпал из окна четыре дня тому назад. Вы предполагаете, что в подкинутом вам письме имеется в виду именно это?

В моей памяти тут же всплыли строки: «…подходит комне и кладет халодные пальцы, на мою, наголову и приговаривает: не спи замерзнешь тупой дурачок. А нидавна я увидел иво на падаконике и толкгнул. Все ночь выли пад акном и по асвальту были крававые пятны». Я вскинула голову на Белосельцева: он сидел бледный, глядя прямо перед собой и сжав губы так, что они превратились в одну жесткую серую линию.

– Именно это?.. – повторил Шульгин.

– Да, я так думаю, – быстро сказал Белосельцев, – да-да, я так думаю. Там есть указание: всю ночь выли под окном, а я как раз в ночь смерти Горового не мог уснуть. Выла какая-то собака. Все жилы вынимала своим воем. Раньше мне и стая волков не помешала бы заснуть, а теперь, знаете ли… Теперь не тот стал. Вчера, кстати, были похороны Владлена Моисеевича. Народу было… да, много народу. Он был очень уважаемый человек.

– А кто конкретно?

– А вот этого я не знаю.

– Этот Владлен Моисеевич Горовой, вы говорите, знаком с вашей семьей?

– В основном с женой. У них не могло быть никаких общих интересов, потому что он был стар. Ну, не очень, но гораздо старше меня, по крайней мере…

– Ему ровно семьдесят лет, – сказал Родион. – Точнее, должно было исполниться в октябре, если я верно высмотрел дату его рождения.

– Да, он был старый, – подтвердил Сергей Георгиевич, – это правда. Я уже говорил, что он был то ли коллегой, то ли другом моего покойного тестя? Или и то и другое вместе?

– Да, вы упоминали что-то… Не так определенно, правда, как хотелось бы, но все же упоминали. Вот что, Сергей Анатольевич… – задумчиво начал Родион. Путаница в отчестве ясно указывала на то, что это дело уже засело в курчавой голове моего босса. – Вот что, Сергей… гм… Леонидович, – повторил он через десять секунд, и тут я перебила его, чтобы помешать ему обозвать Белосельцева «Сергеем Митрофановичем», быстро проговорив:

– Сергей Георгиевич, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы никто не знал о том, что ведется расследование? Можете не отвечать. Все устроим наилучшим образом. Даже ваша жена не будет ничего знать.

– Нет, она-то как раз должна быть в курсе. Тем более что она и порекомендовала мне обратиться именно к вам, а не в органы.

– Вот как?

– Да.

– Ну что же, это не может не радовать: очень здравое решение, мало вяжущееся с ее неврозами и паранормальными гипотезами о звонках с того света, – негромко заметил Родион.

– Да она вообще очень… здравомыслящая женщина. Вы сами убедитесь в этом. Я не знаю, как именно у вас ведется расследование, но… я так полагаю… наверно, вам потребуется зайти ко мне домой… правильно?

– Совершенно верно, – сказал Родион. – И это сделает как раз Мария.

– Когда, босс?

– Да я так полагаю, что тянуть нечего. Сейчас. Более того… быть может, ей придется остаться у вас ночевать, Сергей Георгиевич.

Тот закивал. Я бросила на Шульгина пристальный взгляд и поняла, что босс хотел остаться один и тщательно поразмыслить над имеющейся в его распоряжении информацией. Прибегнуть к каким-то каналам сбора сведений, известным только ему. У Родиона Потаповича была привычка не раскрывать до конца методы работы, причем это распространялось на всех людей без исключения. Даже на меня.

* * *

Белосельцев жил недалеко от центра Москвы в старом доме сталинской постройки. Квартира его располагалась на пятом этаже, а под ней, соответственно, находилась квартира Горового. Белосельцев же сказал, что покойный жил непосредственно под ними.

Говоря о том, что новая, более денежная жизнь позволила в кои-то веки сделать ремонт в своей квартире, Сергей Георгиевич не погрешил против истины. Квартира в самом деле была ухоженная, несмотря на внушительные размеры, с высоченными потолками и очень уютная, этакое семейное гнездышко.