В основном пули проходили в стороне, но иногда посвистывало прямо надо мной, и тогда я слышал, как сбивало листву и с характерным чавканьем постукивало по стволам деревьев.

Распластавшись на земле, я ползком пробрался между рядами берёзовых насаждений и притаился за одним из крайних к кукурузному полю наиболее крупных стволов. Когда пальба из глубины поля в какой-то мере стихла, я высунулся из-за дерева и трижды выстрелил в направлении светящихся фар.

В ответ ночь взорвалась новым ураганом автоматного огня. Коротенькие точечные сверкания замелькали как возле авто, так и на некотором расстоянии по обе стороны от них. Теперь неприятель точно знал, где противная позиция, и пули свистели тут и там, нередко обдавая мою голову смертельным холодком.

Берёзовый ствол передо мной несколько раз принял на себя прямые попадания, и я отчётливо слышал их погибельные щелчки. Но едва только стрельба пошла на убыль, я снова трижды нажал на спусковой крючок. Первые две пули ушли одна за другой, а третья – с некоторым отставанием по времени.

И тут в расположении противника пошла какая-то сумятица. Начавшийся огневой удар сменился беспорядочными автоматными очередями и одиночными пистолетными выстрелами. До меня донеслись ужасная матерная брань и отчаянные крики, перемежаемые душераздирающими стонами, ещё выстрелы.

Далее в наступившей немой тишине раздался чей-то жалобный страдальческий голос, умолявший о пощаде, который прервали два последних пистолетных хлопка.

Минутой позже фары погасли, и на некоторое время поле боя окутала глухая ночная тьма. Затем ненадолго вспыхнула зажигалка, прикрытая ладонью, и крохотным светлячком замаячил то разгоравшийся, то притухавший сигаретный огонёк.

Ещё немного погодя фары заново осветили кукурузу и лесополосу, трижды подмигнули мне, негромко заработал мотор, и внедорожник, совсем недавно так настойчиво преследовавший нас, неторопливо приблизился по просёлку к проёму между деревьями, преодолел его и остановился возле нашей «Нивы».

– Ну как вы тут, живы? – послышался голос моряка, и я увидел большую тёмную фигуру в открывшейся дверце машины. – Всё обошлось, не зацепило? – вновь спросил он, когда я вышел из-за деревьев и подошёл к нему.

– Со мной полный порядок, – ответил я, протягивая пистолет.

– Ну вы молодчина! – сказал Гудимов, принимая оружие. – Здорово отвлекли их на себя! А я этих господарей, словно щенят, захватил, только что на свет белый вылупившихся… Ах, выжлята, – добавил он после некоторого молчания, – морскую пехоту хотели просто так, за здорово живёшь взять!

– Это была милиция? – спросил я, с трепетом ожидая подтверждения.

– Нет, – ответил бывший морпех. – Все они были люди из клещовской банды.

– Откуда вы знаете?

– Так я спрашивал.

– У кого? Кто вам сообщил?

– Там, – он махнул рукой в сторону кукурузного поля, – сообщил один.

– Это был человек, просивший о пощаде?

– Какое имеет значение, кто это был!

Меня больно резанула по сердцу бесконечная жестокость Гудимова; разве обязательно надо было добивать того несчастного, вероятно раненого и совершенно беспомощного, уже не способного причинить какой-либо вред?

– Неужели нельзя было оставить его в живых?! – невольно вырвалось у меня.

– А зачем? – с отчётливо выраженной тяжёлой злобой сказал моряк. – Чтобы он поправился и снова попытался кого-нибудь убить? Между прочим, это был один из тех, которые хотели закопать вас на лесной поляне. Я хорошо разглядел его – это он чиркнул мне остриём лопаты по лицу. Помните, был там такой, с родинкой на лбу?

Я почёл за лучшее не продолжать этот разговор. Оставив изрешеченную «Ниву», мы на захваченном «Нисане» повернули назад к автотрассе. Ещё час пути, и в ночной мгле показались далёкие огни узловой железнодорожной станции.

На вокзале Гудимов пожал мне руку, приобнял за плечи, сказал, что, может, ещё встретимся, и с тем мы расстались. Моряк поехал в Питер, где его ждал сухогруз «Посейдон», в то время совершавший бесконечные рейсы в Аргентину, Бразилию и ещё какие-то страны, а я – на свою малую родину, в двухсоттысячный Ольмаполь, в котором родился и вырос.

По прошествии года с лишним пребывания в размеренной провинциальной обстановке, поправив здоровье и восстановившись душевно, я отправился в Петербург, где и возобновил свой прерванный бизнес, суливший немалые доходы и возможности.

Суть его была в том, что я находил разных изобретателей и учёных, делавших открытия завтрашнего дня, а также предлагавших передовые технологии, в разы превышавшие эффективность существовавшего производства, и финансировал их по полной программе.

К затеянному делу привлекал наиболее разворотливых управленцев, умевших мыслить стратегически и уже проявивших себя в нужной сфере, и сводил всех этих людей воедино.

В итоге общество довольно скоро начинало обретать новую высококачественную продукцию или услуги, о которых ещё вчера могло только мечтать.

Лично я от всего этого получал, повторяю, немалый, всё возрастающий доход и всё возрастающее же чувство собственной значимости и достоинства.

Не оставались без вознаграждения и мои сподвижники, прежде всего носители идей и предложений – все они тоже получали солидную долю от вырученных сумм, вплоть до последнего причитавшегося им рубля. В этом плане я был особенно аккуратен. До педантичности.

Естественно, начинать вновь пришлось с малого, практически с нуля, если не считать предыдущего опыта. Но на этот раз всё пошло как по маслу, и за сравнительно короткий срок я превратился в преуспевающего бизнесмена; со мной стали считаться все промышленники и финансисты, с которыми доводилось соприкасаться в столь необычной предпринимательской сфере.

Дело, которым я занимался, получило широкую огласку, и ко мне потянулись новаторы и придумщики со всех концов страны.

Мы, то есть я и мои сотоварищи, основали торгово-промышленное объединение, которое со временем выросло в гигантскую сверхкомпанию с множеством дочерних предприятий.

Кругленькие суммы на моих счетах в банках продолжали неуклонно возрастать – чуть ли не в геометрической прогрессии. Мультимиллиардером я стал лишь спустя много лет, но купить самолёт, яхту или усадьбу в любой цивилизованной части света либо совершить какую-нибудь масштабную благотворительную акцию для меня не было проблемой уже в первые три-четыре года.

Но я не следовал примеру известных богатеев и никаких сногсшибательных приобретений не совершал.

Благотворительностью же занимался постоянно. Мне доставляло удовольствие помогать добрым людям, оказавшимся в бедственном положении. Нередко я делал это негласно и радовался вместе с теми, к кому вдруг в самый критический момент приходило спасение.

Помню, как один из олигархов, входивший в ближайшее окружение высшей власти – с ним я тогда только что познакомился, – завёл речь об отсутствии у меня именно яхт и дворцов. Вместо ответа я предложил ему проехать на улицу Снегирёвскую.