— Это вы там себе ученые, аспиранты и прочие, — говаривал Бурага, — а тут вы нарушители, обманщики, проходимцы, тунеядцы, неряхи. Работу они пишут. Видел я — один тут — ничего он не пишет — ходит, лежит, ходит. Один раз подбежит к столу, напишет букву кривую. Типа доллар. И снова лодыря гоняет. Надо еще проверить, что это за ученый. А может — спекулянт! Деньги считает.

Случилось, что Борисову в то время исполнялось… какое-то количество лет. Ну не юбилей. Но ведь день рождения. Как раз к обеду приехала к Борисову тетя из Кутаиси. С подарками, домашними сладостями. А Бурага ее не пускает. Не положено. Борисова пускает, поскольку у того пропуск есть. А тетю Нино — нет. Поскольку у нее пропуска нет. А уже ночь. И тетя Нино хочет чаю и спать. А Бурага ей очень вежливо, обходительно. Он же умеет с женщинами: мол, вы, гражданочка, и не рассчитывайте у нас спать или тем более чаю. У вас, гражданочка, пропуска нету? Нету. Ну так и все.

Тетя Нино, большая, красивая, пленительная женщина, могла очаровать кого угодно, но только не Бурагу. Она уговаривала, предлагала разные подарки, даже всплакнула. Но Бурага был неумолим. Не положено, и все! Борисов — в отчаянии. Ну не беспокоить же по такому глупому поводу институтских профессоров. Объясняет, плюнув и затоптав свою скромность, что он ученый с мировым именем, что вот работы его в разных журналах, что… А Бурага ему в ответ, вы мне свои журналы и книжки иностранные не тычьте, гражданин. А уберите с дороги препятствия! (То есть тетю Нино.) А то если вдруг пожар или тревога воздушная. А вы тут, дама с чемоданами, расселись. Выход забаррикадировали.

Тетя Нино не выдержала, всплеснула руками и заорала:

— Такого, как ты, дорогой, у нас в Кутаиси…

— Едят, — закончил тираду внезапно появившийся аспирант Садовник, который вел с Бурагой перманентную осадную войну из-за своей невесты Танечки. У нее тоже не было пропуска.

— Почему едят?! — возмутился Бурага.

— Почему едят? — возмутилась тетя Нино. — Нет. Не едят. Разве такое можно есть, э? Такое у нас не едят!

— Почему это?! — возмутился Бурага, но Садовник уже уводил тетю Нино под руку, захватив с собой ее сумки с подарками. При этом Садовник хитро подмигивал Борисову и сиротливо причитал: мол, придется вам, тетя Нино, обратно в Кутаиси ехать. Придется. А сам потащил растерянного Борисова и его тетю на пустырь за общежитием, где за высоким забором ждала аспирантка Танечка. С полиэтиленовой скатертью в руках.

— Я на забор не полезу, — определилась тетя Нино.

— Она не полезет, — подтвердил Борисов.

— А и не надо. И никто на забор не полезет. Тетя Нино, вы видите под забором лаз? — осторожно спросил Садовник, ловко извиваясь, перебираясь под забором на другую сторону.

— Нет. Ничего не вижу, — ответила тетя Нино, обиженно глядя в небо.

— Тетя Нино, мы с Борисовым расстелим под забором полиэтилен, вы на него… это… ляжете…

— Я… — что? — не поверила тетя Нино.

— Ложитесь, тетя Нино, мы вас перетащим под забором на другую сторону на этой клеенке. Ну?! Это быстро! Ложитесь на спину. А теперь выдохните!

Вместо того чтобы выдохнуть и принять форму лезвия, чтобы ее протащили на другую сторону… Чтобы она попала к своему племяннику на праздничный ужин… куда она привезла напареули, сулугуни, пирожки со сливой, домашние хрустящие вафли и другие вкусные вещи, которые едят в Кутаиси, тетя Нино перевернулась на бок в своем роскошном бархатном пальто, скорчилась и принялась хохотать. Восторженно, оглушительно, задыхаясь, хлопая ладошками по клеенке, не переставая призывать в свидетели всех умерших родственников, всех живых родственников, аспиранта Садовника, его невесту Танечку, звезды и Луну. Тетя Нино сквозь всхлипы и смех обсудила со своей покойной бабушкой тот факт, что она, пожилая, уважаемая во всем Кутаиси мать четверых детей и тетя великого ученого с мировым именем Борисова — наконец-то! наконец-то! — впервые в своей жизни валяется под забором. Под чужим забором. В бархатном пальто. Она так громко препиралась с покойным дедушкой по-грузински (дедушка плохо понимал по-русски), соглашаться ли ехать на клеенке в гости к Борисову, что на шум сбежались все местные уличные собаки. Под хохот, кашель, конвульсии и стоны охрипшей от смеха тети Нино ученый с мировым именем Борисов и аспирант Садовник потянули за концы скатерти и перетянули тетю Нино под забором во двор общежития. Садовник с Танечкой повели тетю Нино подвальными лабиринтами в комнату Борисова.

А сам ученый с мировым именем Борисов, с часик пошатавшись для виду по городку, сдерживая нетерпение, медленно и печально вошел в общежитие.

— О! Провел тетю, Борисов? — приветливо поинтересовался Бурага и покровительственно похвалил: — Вот и молодец. А то если ко всем тети будут приезжать…

Вечером в общежитие позвонил председатель Европейской ассоциации микрохирургов, но, так как телефон в общежитии был один и находился на вахте, Бурага ответил, что звать не положено. И предложил звонить утром в институт, где Борисов работает. Потом звонили то ли китаец, то ли японец, Бурага понял только — Бориса… Бориса… Потом к телефону попросили мистера Борисофф, потом месье Борисо-ов, но Бурага, как и полагается, вежливо ответил, что такого позвать нельзя. Нельзя, и все. И не занимайте телефон! Потом звонили еще и еще, Бура-га вежливо и сдержанно отвечал всем:

— Не положено звать. Не положено. Не положено.

И хорошо, что не позвал. А то пошел бы в квартирку Борисова, а там — ученые, аспиранты со всего общежития, тетя Нино… Напареули. Девушки интересные. Тоже из-под забора приведенные. Разговоры, споры, дым. Гитара, песни в поздний час. Смех… Не положено ведь, не положено…

А так сидел Бурага на своей вахте один-одинешенек. И так ему было спокойно и хорошо, и так он был доволен, что везде порядок.

И горд он был, что этот порядок он, бывший прапорщик Бурага, организовал сам. Сам. Вот этими вот руками. И вот этой вот головой. И хорошо бы ему, такому деятельному и умному, куда-нибудь баллотироваться. Чтоб порядок наводить. Порядок чтоб был… Порядок…

В Москву ко мне прилетела Рита из Бангладеш.

Рита — переводчик. Я писала тыщу раз про Риту. В Ритку моментально влюбляются все вокруг. А в Бангладеш, если она захочет, она может выйти на улицу, призвать к чему-нибудь, причем молча, кивком головы, и сделать революцию, — такое она, моя Ритка, внушает доверие. Она ужасно позитивный и очень красивый женчин. Я ей говорю: женчин, ты прекрасный веселый блондинка!

Так ее называют там, в Бангладеш. Ритка смеется.

Она рассказывает, что скоро-скоро, в декабре, в Бангладеш начнется сезон продажи коллекции зимней одежды — шарфов. Но одну зимнюю одежду Ритка мне привезла. Конечно, цвета мечты — зеленый. Я в него кутаюсь вся и в нем похожа на прекрасный женчин-брунетка Зейнаб, э… Это если закутаться полностью, чтоб меня совсем не было видно, э…