Дагне чувствовала, что у нее «сносит крышу», но ничего не могла с собою поделать. На нее нашло, навалилось вдруг состояние какой-то необъяснимой легкости, и казалось, за спиною вдруг выросли крылья. Ах, какой он славный, этот Кристиан. Жалко, он раньше не приглашал ее за город.

— Фото для «Плейбоя»? — Пожав плечами, улыбнулась девушка. — Пожалуйста!

Медленным движением она спустила с плеча тонкую бретельку бюстгальтера, затем, заведя руки за спину, расстегнула застежку…

— Здорово! — Щелкнул аппаратом Крис. — У тебя восхитительная грудь. А теперь повернись спиной к солнцу, вот так… вытянись…

Он подошел к ней вплотную.

— Я хочу тебя, Дагне, — прошептал Крис, обнимая девчонку за талию.

Дагне обернулась.

— Так пойдем же, ляжем на траву!

— Нет… лучше нагнись… Так…

Они могли бы и не успеть. Но успели. Девушка, к счастью, была еще жива. Кристиан с ножом в руке и страшным пылающим взглядом стоял над ней, намереваясь вспороть живот, прежде чем бросить в глубокое горное озеро. И бросил бы, если б не вовремя появившийся инспектор.

— Медленно положи нож, — Ньерд выдернул из внутренней кобуры пистолет, — и отойди от девчонки.

— Отойти? — Крис жутко расхохотался. — Пожалуйста. — Он пожал плечами. — Вы все равно не дали мне взять ее кровь… Ничего. Я знаю выход.

Стоявшие поодаль таксист Аксель и Ханс с удивлением прислушивались к странным словам. А красавчик Кристиан повернулся, подошел ближе к озеру и с криком «О великий Кром Кройх!» воткнул острое лезвие в свое сердце…

Магн, красавица Магн, сумасшедшая Магн, жрица Магн дуль Бресал проснулась в гостинице Тронхейма и долго сидела, глядя прямо перед собой округлившимися от ужаса глазами.

— Он вернулся, — прошептала она, вставая с постели, — Он был здесь и ушел, чтобы творить зло. И еще… Он убил Мерилин.

За окном, в черном ночном небе, с противным зловещим карканьем пронеслась воронья стая.

Он вернулся. Он пришел творить зло.

Мир полон таинственных сил, и мы — беспомощные существа, окруженные непостижимыми и неумолимыми силами.

Карлос Кастанеда. «Дверь в иные миры»

В овине на старой соломе, лежа лицом вниз и вытянув руки, плакала навзрыд юная красавица Радослава. Плечи девушки тряслись, распущенные, так и не заплетенные с утра в косу, волосы густого нежно-каштанового цвета растеклись по плечам, как у совсем уж бесстыдной девки. Солома намокла от слез, рубаха из тонкого холста с вышивкой задралась почти до самых бедер, обнажив стройные ноги. За овином, на улице, бушевал ветер, гнул к земле березы и тонкие ивы, шевелил лапы сумрачных елей, сбрасывавших накопившийся за зиму снег. Было тепло, как может быть тепло в начале марта, в начале нового года, сулящего новые радости и новые горести. Впрочем, Радославе теперь, похоже, не дождаться было ни того ни другого. Земная жизнь ее должна была закончиться сегодняшней ночью в священной дубраве, в святилище древних богов — покровителей рода. Каждый год приносили радимичи жертвы, а в последнее время — все чаще и чаще. И вроде нельзя было сказать, что жизнь их становилась трудней и невыносимей, нет, обычно жили — трудно, голодно, а иногда и радостно, не все же горе, бывает, и счастье нахлынет. Вот таким вот счастьем оказалась для Радославы нежданная встреча с Ардагастом, парнем из соседнего рода, что жил по реке Сож. Ардагаст увидел ее на лугу, когда сжинали жито да вязали снопы. Увидал и, как позднее признался сам, почувствовал, как захолонуло сердце. А уже осенью, на празднике урожая и милости богов, будучи гостем, закружил девушку в хороводе, а потом, схватив за руку, потащил в рощу и стал целовать — жарко-жарко! Радослава поначалу поупиралась — для виду только, чтоб не подумали про нее невесть что, — а потом и сама обняла Ардагаста — уж больно люб он ей стал. Высокий, красивый, кудри льняные до плеч, а глаза — синие-синие. У самой-то Радославы глаза светлые, голубые, на щеках ямочки, а каштановая коса — толстая, лентами алыми перевитая. В конце праздника Ардагаст подарил девчонке подвески да височные кольца, красивые, блестящие, с семью лепестками, обещал через год заслать сватов. Через год… Видно, не будет ничего через год, ничего не будет для Радославы на этом свете, только на том, ибо жрец Чернобог задумал отправить ее посланницей в царство мертвых, чтоб выпросила удачу для всего рода. Когда так решил волхв — а тому уж скоро месяц будет, — повадились в хижину Радославы бабки-волхвицы, похожие на черных галдящих ворон. Ходили да все приговаривали: «Великая честь тебе, Радослава, будешь невестою Рода».

Невестою Рода… Надо оно ей? Вот если б невестою Ардагаста. Хотя, конечно, почетно, спору нет, однако ж то и дело сжималось девичье сердце. Сам волхв Чернобог — коренастый, сильный, с руками, словно медвежьи лапы, и черной бородищей до пояса — несколько раз наведывался в хижину вдовы Хотобуды — приемной матери Радославы и младшего ее братца Твора, Творимира, если по-длинному. Зыркал вокруг темными, с жутью, глазами, чем-то похожими на глаза дикого лесного зверя, да рассказывал завлекательные байки про лучший и счастливый мир. Приносил с собой бражку, поил, поглаживал между делом девушку по спине. Нехорошо поглаживал, охально. Но сдерживался, видно, опасался тронуть самим же выбранную посланницу. А ведь тогда, зимою… Помнится, праздновали солнцеворот, катались с ледяной горки, так и Чернобог не удержался, подхватил Радославу — да вместе с нею в сугроб. Весело было, Радослава смеялась, и братец ее младшенький, Твор, хохотал так, что икать начал. Вот тогда и позвал ее Чернобог на свое дворище, пошли, мол, водицы дам, братца напоишь. Радослава и пошла, дура… Едва в дом вошли, навалился на нее волхв, стащил волчьего меха кожух, рубаху на груди разорвал… Кивнул в сторону широкой лавки — ложись, мол, возьму тебя пятой женою. Глаза — волчьи и страшные — так и пылали похотью. Испугалась тогда Радослава, а пуще того — противно стало, да к тому ж вспомнила Ардагаста, возьмет ли он ее порченую? Вспыхнули яростью глаза девичьи голубые, не долго думая, схватила со стола деревянный корец да ка-ак треснула по башке Чернобога — и бежать, пока не опомнился. Тут как раз и жены жреца подоспели. Чего уж там они делали, неизвестно, а только потом и не смотрел больше волхв на Радославу, отворачивался да плевался. А когда стали выбирать невесту богов, тут же и предложил на это место гордую девушку. Теперь вот при встречах улыбался. Да все улыбались, кланялись, а многие девчонки даже завидовали, еще бы — невеста Рода! Кто знает, может, оно и хорошо на том свете будет? Задумчивой стала Радослава, смурною. То смеялась без причины, то, вспоминая Ардагаста, плакала, как вот сейчас, в овине.

Вытерев наконец слезы, девушка уселась на старой соломе. Показалось, будто снаружи крадется кто-то. Неужто волхв? Или еще какой охальник? Радослава шмыгнула в угол, схватила попавшиеся под руку грабли да и пустила их в ход, как только появилась в дверях ловкая черная тень. Ручница у грабель — раз, и напополам. А незваный пришелец повалился наземь и возопил обиженно: