слово белье услышав… это же не наши времена, когда по телевизору реклама прокладок. У меня подруга жаловалась, как ни сядем, говорила, всей семьей фильм посмотреть, а у нее муж и три сына, так по телевизору то про прокладки, то про молочницу рассказывают.

– Пойдем, Малла, – вздохнул дедушка, – выберешь себе одежду. А то больно наряд у тебя приметный. Сразу видно из Хадоа.

Вторая дверь из сеней вела на склад. Здесь тоже стоял большой деревянный стол, но уже без ящиков, по стенам висели открытые полки, на которых стопками лежали постельные принадлежности, стояли мешки, короба, висела одежда. Все четко, ровно, как по струночке, еще раз подтверждая военную выправку хозяина.

А он, сев на единственный табурет, открыл очередную толстенную книгу, записал что-то, и, постоянно сверяясь с записями начал выдавать мне то, что государство посчитало нужным. Я уже сообразила, что первая категория означает, что вдова явилась нищая и обеспечить ее нужно максимально возможно. Ведь, если Его Светлость придумал мне такую легенду, значит она вполне правдоподобно. И являются сюда во вдовье поселение женщины, вывезенные из других стран в том, в чем были. Без имущества.

А полагалось довольно много всего. Я даже немного удивилась. Вряд ли в нашем государстве Российском так заботятся о вдовах своих шпионов.

Матрас, или скорее тюфяк, набитый мягким сеном. И такую же подушку. Дедушка помял их, пробурчав что-то под нос, и сказал, что сено надо бы поменять.

Два одеяла. Одно толстое, плотное и тяжелое, похожее на войлочное, а второе – мягкое и легкое, сшитое из нескольких слоев плотной шерстяной ткани.

Постельное белье. Или скорее несколько отрезов небеленного льна, которые должны были заменять и простыни, и пододеяльники, и наволочки и даже полотенца. Поэтому этих кусков ткани мне полагалось целых шесть.

Потом господин Гририх перелистнул страницу, на которой он ставил галочки, отмечая выданное. Несколько столбцов так и остались не отмеченными, и я решила, что это и есть то, что госпожа Гририх выдаст сама лично.

А между тем дедушка Гририх поставил на стол большой глиняный горшок и пару поменьше. Мне стало страшно. Неужели мне придется готовить на этом? Кошмар меня подери! Да я же не умею!

Две деревянные тарелки, пара деревянных же ложек, глиняная кружка, кувшин.. Я в ужасе смотрела на свою посуду. И как этим пользоваться?! Хочу свою любимую антипригарную сковороду, и мультиварку, и блендер… и стиралку, вздохнула я, потому что на стол легла деревянная же стиральная доска.

У меня из глаз хлынули слезы. Я не могу жить в этом мире! Я хочу домой. К телевизору, телефонам и всем прочим благам цивилизации.

– Богато? – с довольной улыбкой спросил Господин Гририх, – наш король умеет быть благодарным.

Благодарным? Благодарным?! Этот козлина притащил меня в свой убогий мир! Сволочь!

– Я Малла Вильдо из Хадоа… А-а-а! – Ненавижу этого козла!

Допотопное барахло все прибывало и прибывало. И я с одной стороны понимала, что любая местная женщина была бы счастлива от такого «снабжения». А с другой, меня все бесило. Вонючее грязное мыло в глиняном горшочке, деревянный гребень, нижние юбки и рубашка вместо привычного белья, толстое шерстяное платье, в котором полагалось ходить в прохладную погоду, надевая поверх еще и фартук, а на улице теплый плащ, похожий на накидку, толстые колючие шерстяные чулки, деревянные башмаки… Это все мне выдала госпожа Гририх, пока ее муж таскал мое новое имущество в телегу.

Хорошо хоть, подумала я, что корсеты здесь не носили даже благородные. По крайней мере, пышная как пирожки из печи, которые достались мне в качестве угощения, жена Господина Гририха – Вилина, себя не утягивала. И это радовало. И голову разными там чепцами ушастыми не покрывали. Вообще, ничем не покрывали.

– Вот и все, – расплылась она в улыбке, – приложи колечко, Малла.

Я мрачно склонилась на книгой и прижала печатку к тому месту, куда мне было указано. Улыбаться не хотелось. Хотелось сдохнуть. Еще больше, чем когда либо. Его Сиятельство надо мной совершенно точно поиздевался. Я же видела как одевался он, и как сейчас одели меня. Негодяй.

Глава 5

– Малла, – счастливая, довольная и дородная госпожа Гририх взяла меня за руку и, заглядывая в глаза, серьезно произнесла, – не буду говорить, что будет легко. Знаю, что тяжело терять того, кого любила и с кем провела самые счастливые годы. Сама такая была. Но жизнь продолжается, девочка. Все будет хорошо. Со временем ты привыкнешь, смиришься. А мы здесь все тебе поможем. И если тебе нужна помощь, обращайся. Договорились?

Я кивнула. А что мне оставалось делать? Я ведь понимаю,что у меня сейчас, как у лягушки, два пути: сложить лапки и утонуть, или побарахтаться.

И пусть я еще не решила, что буду делать, потому что утонуть легко и быстро, а взбивать из молока масло это трудно и долго, и еще не факт, что получится. Но я хотя бы знаю, что у меня есть выбор.

Добра получилась почти полная телега. Я даже удивилась. Все же по меркам этого мира король, действительно, не обижает вдов. Пусть даже первой категории. Вся беда в том, что я не из этого мира. И не представляю, как буду выживать в таких условиях.

Господин Гририх усадил меня на телегу, и мы поехали. Никогда не ездила на телеге. Я лошадей-то вблизи до сегодняшнего дня не видела. А сейчас смотрела на кобылью задницу и думала, что эта картина лучше всего олицетворяет мою нынешнюю жизнь.

Ехали мы недолго, но жизнь в виде кобыльей задницы успела еще и нагадить. Для полноты ощущений.

Остановились мы на самой окраине вдовьего поселения рядом с небольшим аккуратным домиком. Здесь все было совсем маленькое. И палисадничек перед домом, и чистый дворик, и хозяйственные постройки неизвестного мне назначения, обозначенные плетеной из прутьев изгородью. А вот огород там, скотным двором, оказался огромным. Соток двадцать не меньше. У меня даже спина заболела, как представила, сколько придется горбатиться на этом участке. У нас фазенда-то вместе с дачкой раза в три меньше была была.

– Нравится? – Господин Гририх с гордостью посмотрел на меня, – далековато от центра, зато участок здесь самый большой. Раз уж ты травница, то и земли тебе побольше.

Мысленно я схватилась за голову и простонала от ужаса. Кошмар меня подери! Из-за этой проклятой рассады, которая вовсе и не моя, меня теперь считают травницей. А я библиотекарь. Но попробуй расскажи об этом, если только я открываю рот, как получается «Я Малла