– Вахлак?.. Сопля?.. Ой-е! А я-то считал, это у меня сегодня трудный день, – посочувствовал ему Муромский.

Пиво тем временем кончилось. Молча переглянувшись, друзья решили, что ладно, для начала хорош. И пошли себе, пошли. Остановились одновременно подле чистенькой «окушки» нежного кофейного цвета.

– Это, часом, не твой пони? – спросил Никита.

– Обижаешь, брат, – сказал Илья. – Не пони, а скакун. Конек-горбунок дамского полу и самочистых кровей. Семижильная кобылка, КамАЗам родственница. Садись, прокатимся. Хочу тебя с одним парнем познакомить. Чует мое сердце, необходимо это. Ой как необходимо!

– Кому? – спросил Никита. Больше для порядку спросил, потому что чуял: Илья прав.

– Матушке Святой Руссии, – без тени улыбки ответил Муромский.

Доехав до подступов к озеру, друзья поняли, что маевка отменяется. Поперек дороги был растянут полосатый, как шершень, желто-черный транспарант с предостережением: «Озеро Пятак – сточная яма для химических отходов!» Под плакатом бродили нелепые фигуры в противорадиационных балахонах и респираторах. Двое или трое протестовавших приковали себя цепями к перегородившей проезд ферме мостового крана. Тут же суетились телевизионщики, милиция, врачи «скорой». Стояли две «Волги», возле которых кучковались представительного вида граждане.

– Да что за чепуха? Какие там могут быть химические отходы? – осердился Илья, заподозрив, что с купанием наклевывается облом.

Словно услышав его вопрос, какой-то полный мужчина в светлом дорогом костюме с упоенной яростью заорал от «Волг»:

– Это ложь и провокация, оплаченная известно кем!..

На что люди в балахонах ответили, глумливо задув в детские дудочки.

– Я объезд знаю, – похвалился Леха.

– Да я сам знаю, – сказал Илья. – Но ведь через объезд далеко. Время жалко терять.

– Ой, екарный бабай, что сейчас начнется! – сказал вдруг со странным выражением Никита и поспешно закрутил рычажок, подымая боковое окошечко.

Тут только друзья обратили внимание на накатившую невесть откуда темноту. За несколько секунд небо затянули беспросветные, как смертный грех, тучи. В тучах ворочались и смешивались совсем уж жуткие клубы черноты, из-под которых били короткие злые молнии. Молнии ветвились, перетекая одна в другую, и оплетали весь горизонт слепящей паутиной. Вместо грома слышалось какое-то шипение, треск, и от этих звуков по коже бежали мурашки.

Через мгновение хлестнул ливень. С градом. Представительные граждане, совершенно несолидно толкаясь, полезли в машины. Купленные известно кем защитники озера нахлобучили на головы колпаки балахонов и бросились под защиту деревьев. Троица прикованных с нервным хохотом отстегивала кандалы.

Илья невнятно выбранился (можно было различить только «погода» да «климат») и начал разворачивать машинку. Воды на дороге было уже по ступицу колеса.

– Куда теперь? – в голос справились пассажиры.

– Ко мне, ясен перец.

– Что ж, годится. Явочные квартиры для революционеров столь же привычны, как лесные поляны, – подытожил Никита.

Видно, если уж решила государыня История испытать крепость избранных ею человеков, так и не отступится за здорово живешь. В огне, дескать, куются характеры. Подброшу-ка дровишек – авось прямая польза для дела выйдет!

Не мытьем в Пятаке либо под ливнем, так катаньем по строительному котловану рядом с собственным Илюхиным двориком запахло для друзей.

Что там собрались возводить, для какой цели вырыли уродливую глинистую яму, к которой подводит наша повесть троицу героев, доподлинно неизвестно. Но яма присутствовала и была полна отвратительной рыжей грязи. А правильней выразиться, жижи. На краю ямы теснились гаражи-ракушки (крайний Ильи) и возвышались кучи щебня.

А еще неподалеку раскинулась лужа. Безбрежная, величественная и, по-видимому, бездонная. Во всяком случае, проверять глубину желания не возникало.

Проход от гаражей к дому Ильи располагался в аккурат между бездонной лужей и заполненным грязью котлованом. Да только пройти не представлялось возможности. Десятка полтора наголо обритых крепышей в камуфляже стояли на единственном сухом перешейке. Две шеренги, ноги на ширине плеч и ручищи с закатанными по локоть рукавами за спину. На плече подозрительные эмблемы вроде свастики. Взгляды бойцов были направлены на глиняный ров и полны звериной ненависти.

Перед строем прохаживался мужичок-боровичок в черном берете набекрень и пронзительно выкрикивал воинственные призывы. Судя по всему, бритым крепышам предстоял скорый штурм котлована. Выходит, не одна только История закаляет мужские характеры всякими пакостями.

– Эй, робяты, посторонись. Нам пройти надо! – миролюбиво прогудел Илья.

«Боровичок» оглянулся на него раздраженно и рявкнул:

– У нас экстремальный тренаж!

– Хе, экстремальный! Ну полная попа! А у нас трубы горят, чуешь, родной? – слегка преувеличил серьезность ситуации Леха.

– Дар-рогу, бойцы! – раскатисто скомандовал Никита.

Бритоголовые бойцы от его профессионального комиссарского голоса заметно дрогнули. А на роже «боровичка» нарисовался вдруг хищный интерес.

– Взвод, слушай приказ! – пролаял он с интонациями, чем-то непередаваемо похожими на добрынинские. – Отставить преодоление болотистой преграды! Взять чурок и утопить в грязи!

– Чурок? – недоуменно проговорил Илья. – Каких чурок?

И тут бритые бросились в атаку.

Эх, лучше бы они Никиту послушались, право слово! Целей были бы.

Илья, встретивший противника первым, орудовал с бесшабашной удалью проникшего в овчарню матерого волчищи. Он видел в каждом противнике того самого Хмыря, под которого ему предлагалось лечь, и доказывал, доказывал, доказывал свое подавляющее превосходство, словно колол в охотку ровные осиновые полешки. Поленница выходила добрая.

Никита действовал экономно и расчетливо. Короткие движения его состояли из отработанных связок: подсечка-бросок-удар. В Краснознаменном Высшем военно-политическом имени Поссовета такую технику называли многозначительно, но уклончиво: боевое самбо. Ну а загляни в описываемый момент на поле брани знаток боевых искусств Востока, он немало поразился бы факту, что Добрынин вот так запросто демонстрирует самое тайное и смертоносное дзю-дзюцу Японии. То сокровенное дзю-дзюцу клана Мудимято, которому обучались лишь избранные императорские телохранители страны Нихон. Впрочем, смертей покамест не наблюдалось. Побывавшие в хватких Никитиных руках «робяты» лежали беспокойно, скулили и с ужасом смотрели на свои синеющие и распухающие с умопомрачительной скоростью локти, колени, запястья. Затем умопомрачение побеждало, и они проваливались в обморок.

Алексей сражался наиболее прямолинейно, но ничуть ни наименее эффективно. Метаемые его рукой куски щебня проделывали в рядах противника жуткие бреши, а на излете косили растущие возле гаражей лопухи или весело прыгали по гладкой поверхности чудо-лужи идеальными «блинчиками». Подошедших чересчур близко бритоголовых Попов сносил размашистыми простонародными оплеухами. На лице его цвела вдохновенная улыбка поэта, у которого поперла рифма.