– Ничего подобного! Нападение разбойников так напугало аббатису, что она попросила аббата из Сент-Мина прислать для девушки учителя, искусного лучника. Чтобы та стала еще более надежной защитницей обители. Выбор аббата пал на меня.

– Мир, похоже, перевернулся вверх тормашками! Кто бы поверил, что вы, святой отец, отправились в женский монастырь учить послушницу обращению с оружием?

– Девушка ведь еще не приняла постриг, только готовилась к этому. И что, по-вашему, оставалось делать аббатисе? Гражданская война превратила Бретань в землю, где больше не существует законов, правосудия и порядка. Слабые и кроткие женщины нигде не могут чувствовать себя в безопасности, даже за стенами обители. А весть о том, что монахини способны постоять за себя, наверняка остудила даже самые горячие разбойничьи головы.

Морван махнул рукой, словно отгоняя наваждение.

– Странная история, нечего сказать. Хотя, как вы верно заметили, вполне в духе нашего неспокойного времени. Итак, вы прибыли в обитель?

– О да. Девушка в отрочестве часто бывала на охоте, и глазомер у нее оказался превосходный. Она метко стреляла из лука, мне оставалось только признать это и, не теряя времени, начать учить ее владению мечом.

– И она оказалась способной ученицей?

– Весьма. У нее хорошая реакция, она расчетлива и хладнокровна. Правда, меч, с каким без труда управляются мужчины, для нее тяжеловат.

Морван попытался представить себе Анну с рыцарским мечом в руке. Ему это удалось довольно легко, что немало его удивило.

– А что привело вас обоих сюда?

– После гибели отца Анны ее брат потребовал, чтобы она прибыла в Ла-Рош-де-Роальд и дождалась его возвращения из Авиньона, куда он направился по важным делам. Но несчастный слег, едва пройдя сквозь крепостные ворота: он стал жертвой чумы. Местный священник отказался исповедать и причастить его, тогда Анна послала за мной. Мог ли я не откликнуться на ее просьбу? Анна потребовала, чтобы я подал умирающему последнее христианское напутствие через закрытую дверь, но я этому воспротивился. – Асканио пожал плечами. – Соблазн уступить ее просьбам был велик, не скрою. Но все же я уговорил ее допустить меня к одру бедного юноши, и вдвоем с ней мы дежурили у его постели, пока душа его не вознеслась на небеса. А после стали ждать.

– И вы не захворали. Это благословение?

– Просто везение.

– Но ей повезло меньше.

– Верно. Однако никто, кроме ее брата, не умер. Это случилось в марте. Чума вернулась к нам в июне, она захлестнула этой край, как гигантская волна. Четверть жителей города стали ее жертвами. И каждый пятый из крестьян и арендаторов леди Анны.

– Это еще не самые тяжелые потери. Я слышал, что в некоторых селениях она убивала всех до единого, никого не щадила.

– Нам тоже довелось слышать о подобном. Но у меня язык не поворачивается благодарить небеса за такое милосердие к нашим людям. Очень уж тяжело все это было. – Он поднялся и сухо кивнул Морвану. – Пойду проведать ваших воинов, а после меня ждут другие дела. Немного позже вас кто-нибудь навестит.

Кто-нибудь явится проверить, не начал ли он уже умирать.

Он побрел к лагерю, стараясь не отставать от Асканио. Ему еще о многом хотелось спросить святого отца.

– Вы остались, чтобы защитить ее в случае опасности? И пробудете тут до ее возвращения в монастырь?

– Защитить себя она и сама бы сумела. Но здесь, в крепости, не осталось рыцарей. Чума всех их убила. Поэтому я решил задержаться на некоторое время. По крайней мере, до тех пор, пока наш юный герцог не назначит сюда правителя-регента или пока отрок Джосс не заслужит шпоры.

– И тогда она вернется в аббатство?

Асканио окинул его проницательным взором, в котором ясно читалось: святой отец не забыл ни слова из его исповедального монолога.

– Вернется. Она полна решимости принять постриг.

В другой ситуации это могло бы звучать как предупреждение, даже угроза. Но не бессмысленно ли предупреждать о чем бы то ни было покойника? И чем можно ему пригрозить?

Анна согнула ноги в коленях и подалась вперед, погрузившись в воду по шею. Одному Богу было известно, когда ей снова выпадет возможность как следует вымыться. Предстоявшая неделя сулила бессонные ночи и дни, полные трудов и тревог.

Она смыла с волос мыльную пену, поднялась на ноги и ступила из деревянной лохани на пол. Завернувшись в простыню, устроилась на табурете, который стоял у очага, и со вздохом принялась расчесывать свои пышные кудри, спутавшиеся под воздействием воды и ветра.

В прежние годы этим всегда занималась служанка, которая неизменно громко жаловалась на судьбу, раздирая деревянными зубьями гребня шевелюру своей маленькой госпожи. После она горестно цокала языком при виде синяков и ссадин, которые обильно украшали ноги и руки юной Анны, и украдкой сочувственно оглядывала всю ее нескладную фигуру. Анне было к этому не привыкать, на нее почти все смотрели именно так: с жалостью и недоумением, а иные и с усмешкой – слишком она была высока для своих лет, почти на голову выше всех своих сверстников, не исключая и мальчиков.

Один лишь отец не считал внешность своей дочери гротескной. Напротив, он даже гордился ее ростом, ведь сам Роальд де Леон, потомок грозного викинга, первого из Роальдов, построившего родовую крепость на диких прибрежных скалах, был настоящим великаном и отважным воином. И то, что дочь уродилась в него, доставляло Роальду несказанную радость. Его восхищали не только пропорции тела юной Анны, но также и то, что она с малых лет великолепно держалась в седле и метко стреляла из лука. Иногда Анне думалось, что, если бы не эти ее столь не подобающие юной леди увлечения, отец попросту ее не замечал бы.

Отложив гребень, она встала, подошла к сундуку и достала смену чистого белья, а когда с одеванием было покончено, вернулась к очагу и стала сушить расчесанные блестящие волосы, приподнимая пряди ладонями. И как всегда, не погляделась в зеркало.

В аббатстве, разумеется, зеркал не существовало, но Анна привыкла обходиться без них задолго до того, как впервые переступила порог обители. Ей было известно, как она выглядит: то, что Бог не наградил ее красотой, отчетливо читалось в грустном взгляде матери, обращенном к ней. Этот исполненный сострадания взгляд вполне заменял ей собственное отражение.

Со времени отрочества она привыкла к тому, что из-за высокого роста и неженственных манер многие поглядывают на нее с сочувственным недоумением, привыкла настолько, что попросту перестала придавать значение мнению о себе окружающих. Ведь там, где она надеялась провести всю жизнь до последнего вздоха, на ее внешность никто не обращал бы внимания. Ей осталось лишь уладить неотложные дела в Ла-Рош-де-Роальд, после чего за ней должны были навек затвориться врата обители. Анна всем сердцем ждала этой минуты.