– Сейчас я уйду. Не знаю, увидимся ли мы еще. Я рад, что встретил тебя, рад, что учил. Может, то, что я тебе сейчас скажу, покажется странным, но уж потрудись запомнить. Перед тобой теперь открываются все дороги этого мира. Меня рядом не будет. С этого момента только ты принимаешь решения и только ты несешь ответственность за последствия. Прежде чем выбирать – еще не дорогу, пока только направление, – подумай. Взвесь все, от этого зависит твоя судьба. Добро или Зло? Свет или Тьма? Прощение или месть? Спасение или гибель? Белое или черное? Помни – если ты выберешь один раз белое, тебе ничто не помешает в следующий раз выбрать черное. Помни – абсолюта, крайности не бывает. А главное – никогда не поступай вразрез со своей совестью. Упаси тебя Дианари, Творец и Создатель,[7]вместе взятые, совершить поступок, за который ты сам себя будешь презирать.

Я могу сказать еще многое, но не в моих привычках повторять уроки. Я научил тебя всему, чему мог. Сказал все, что хотел, хотя словами говорил редко. Мой голос в движении меча, в случайном жесте, в неуловимом взгляде.

Прежде чем я уйду, я попрошу тебя выполнить одно необычное задание. Ты должен передать этот меч тому, кого сочтешь достойным, – Растэн снял со спины длинный меч, которым никогда не пользовался. Очень простой меч, без изысков. Прямая, чуть расширяющаяся к концам гарда, удобная рукоять, клинок темной стали. Простые деревянные ножны, обтянутые кожей. И три крупных черных опала – в крестовине, вместо яблока и на наружной стороне заплечных ножен. Странно украшенный простой меч. Чертополох положил клинок на камень, на котором прежде сидел. – А теперь прощай. Или до встречи… Скорее, все-таки прощай.

Вокруг мастера клинка вспыхнул синий огонь. Мгновение – и Талеанис остался на поляне один.

Он вскочил, растерянно озираясь. Меч лежал на камне, трава там, где только что стоял Растэн, примята.

Усилием воли Мантикора заставил себя успокоиться. Пристегнул странный меч за спину – рукоять под левую ладонь, все равно сражался полуэльф, держа свой полуторник в правой.

Подойдя к привязанному поодаль коню, Мантикора положил ладонь на луку седла и на мгновение задумался. Затем свирепо улыбнулся и легким движение взлетел на спину лошади. Перегнулся вперед, отвязал коня.

Спустя десять минут полуэльф мчался на запад, в сторону эльфийских княжеств.

Даже по человеческим меркам внешность Нортахела была отталкивающей – все его лицо покрывали жуткие шрамы. Мантикора не преминул это заметить, следя за врагом из кроны дерева.

Он выслеживал эльфийского князя неделю, выжидая, когда тот останется один. Талеанис не был склонен недооценивать противника, он прекрасно понимал, что Нортахел был грозным воином, неспроста вот уже четыре сотни лет стоял во главе Крионэйского княжества.

Сегодня наконец случилось то, чего так ждал полуэльф. Князь отправился в лес один. Он шел, не таясь, прямой и высокий, а Мантикора неслышной тенью следовал за ним.

Через час Нортахел вышел на поляну. Зеленую лужайку пересекал звенящий ручей, на берегу которого рос удивительной красоты куст белых лилий. Князь подошел к цветам, присел рядом на корточки, легко коснулся пальцами нежных лепестков.

Талеаниса осенило – это же эльфийская могила! Лесной народ не использует каменные надгробия, они сажают на могилах цветы, любимые покойными при жизни. Эти цветы никогда не вянут, их не сечет град, не ломает ветер, а безжалостный ко всему растущему и цветущему мороз останавливается на почтительном расстоянии от такого цветка.

Мантикора неожиданно ясно представил себе свою могилу. Вокруг, насколько простирается взгляд – белый снег, а над захоронением большой куст колючих цветов, изображенных в медальоне.

«Заткнись!» – грубо оборвал он самого себя. – Ты – бастард, и тебе никто на могилу такие цветы сажать не будет!»

Выпрямившись, Мантикора открыто вышел на поляну.

Нортахел быстро вскочил на ноги и обернулся, молниеносно опуская тонкую кисть на рукоять меча. При виде Талеаниса взгляд князя стал настороженным.

Полуэльф мрачно улыбнулся. Он понял, чья это могила.

– Кто ты такой и что здесь делаешь? – надменно спросил Нортахел на эльфийском.

Мантикора вдруг понял, что не рискнет говорить в присутствии эльфа на его родном языке. Более всего на свете он боялся пауков и насмешек, находя между ними много общего.

– У меня не меньше прав находиться здесь, чем у тебя, эльф! – ответил Талеанис на орочьем.

– Получеловек[8]и выкормыш зеленокожих смеет так разговаривать со светлым князем? – В голосе звучала насмешка. – И каково же твое право, ублюдок?

Это не было попыткой оскорбить. Это злое слово – «ублюдок», как и «получеловек», всего лишь выражало отношение лесного народа к тем, в чьих жилах текла смешанная с эльфийской кровь.

Мантикора побелел. Он с трудом подавил желание сию секунду броситься на обидчика и разорвать его голыми руками, даже не обращая внимания на то, что князь каким-то образом определил, что полуэльфа воспитывали орки.

– Здесь лежит твоя жена, убитая тобой. И моя мать, убитая тобой. Чем мое право хуже твоего? – Талеанис впился взглядом в противника.

И с наслаждением отметил, как расширились от удивления миндалевидные глаза Нортахела, как кровь отхлынула от его лица.

– Сама Дианари послала мне тебя, – прошипел эльф. – Ублюдок!

А вот это уже было прямым оскорблением. Таков уж этот певучий язык с повторяющимися гласными – все зависит лишь от интонации.

Меч мелькнул в руках Мантикоры.

– Вот это зрелище – ублюдок с ублюдком! – хрипло рассмеялся Нортахел. Глаза его полыхнули ненавистью.

Ну почему, почему не было сейчас с полуэльфом мудрого Растэна? Почему некому было напомнить Талеанису, что иногда, прежде чем бросаться в бой, следует подумать? Почему никто не обратил внимание незадачливого мстителя на эту необъяснимую вспышку ярости, эту беспричинную лютую ненависть? И, наконец, почему хотя бы сам Мантикора не заметил блеснувшей на миг в глазах врага радости?

Лучи рассветного солнца заливали вишневый сад, расположенный в небольшой горной долине, окруженной неприступными скалами. Тяжелые спелые ягоды с трудом удерживались на тонких черенках, порой все же срываясь в изумрудную траву.

Сад был обнесен невысоким, фута два, символическим забором, как и прочие сады – яблоневый, сливовый, персиковый… Ну и, конечно, цветочные сады, разливающие по долине неземное благоухание.