Конечно, в его холостой жизни были связи, но в основном короткие, необременительные, с женщинами по большей части случайными, не оставляющими в сердце следа. Была и другая категория девушек — фанатки, готовые, что называется, отдаться кумиру на помойке. Но к этим юным девчонкам, которым по возрасту было положено влюбляться во все, что движется, а уж тем более в гонщика, движущегося на весьма высоких скоростях, он относился чуть брезгливо, хотя и из них кое-кто попадал иногда в его постель…

Но все эти женщины были вполне обычны, заурядны, ничем особым не примечательны. Таких, как сидевшая напротив ослепительная Олеся (надо же, и имя-то какое… как у колдуньи полесской!), таких у него не было никогда! Она была словно заморская птица, неведомо как угодившая в сети. Или это он угодил в них…

Так думал Егор, не зная, как вести себя дальше.

Тем временем Олеся поставила бокал на стол, подняла подол юбки, начала стягивать с длинной ноги чулок на кружевной подвязке. Делала она это очень медленно. Егор завороженно следил, как обнажается нежная, матово-белая кожа.

— Сними! — протянула она ногу.

Непослушными пальцами он снял тонкий нейлон, ощутил в своих руках теплую, узкую ступню с ровными, наманикюренными пальчиками. Неожиданно для себя, коснулся их губами и подивился аромату, который они источали. Его рука держала ее ступню, ощупывая каждую клеточку, каждую складку. Вот высокий подъем, вот круглая, розовая пятка с мягкой, как у ребенка, кожицей… Рука поднималась вверх, сама, непроизвольно. Ее никто не останавливал. Олеся откинулась назад, позволяя его пальцам блуждать по ее телу. Но уже через несколько мгновений она ахнула низким, грудным голосом, подалась ему навстречу, обхватила жадными, сильными руками… Дальше началось безумие.

Это безумие продолжалось два месяца — ровно столько времени оставалось у Калашникова до отъезда во Францию. Отношения их были странными: он был ведомым, а не ведущим. Эта непривычная для мужчины роль поначалу нравилась ему, нравилось подчиняться ее безудержным сексуальным фантазиям, ее бесшабашности, отчаянной, на грани истерики веселости. Действительно, у него никогда не было таких женщин. Впрочем, таких, как Олеся Викторовна, вообще, наверное, больше не было. Ни у кого.

Когда он говорил ей об этом, она, смеясь, отвечала: «Да, я женщина-подарок! Береги, сокол мой!» Ей нравилось называть его так — очень по-бабьи, по-русски, даже по-деревенски. Она легко, мимоходом заставила его рассказать все о его жизни, ни словом не обмолвившись о своей. Она всегда звонила ему сама, не давая возможности связаться с ней по его собственному желанию. Когда они приходили в дом, где состоялось их первое свидание, квартира сияла безукоризненной, стерильной чистотой. Никогда он не видел случайно оставленной на спинке стула вещицы, чашки, забытой возле раковины, сброшенных в прихожей тапочек. Словно никто и не жил здесь. Да, видимо, так оно и было. Он, разумеется, пробил через справочное телефон по адресу, но ни разу никто не снял трубку. На его вопрос она, как обычно смеясь, отвечала: «Что тебе за дело, чья квартира? Тебе хорошо со мной? Вот и ладно».

Хорошо — не то слово! С ней было безумно хорошо и интересно. Она любила заниматься любовью везде — в машине, припаркованной в тихом переулке (благо стекла его «пассата» были тонированы и проходящие мимо бабушки с кошелками не падали в глубокий обморок), или в густых придорожных кустах, подле сомнительной пивнушки, куда в любую секунду мог нагрянуть по нужде какой-нибудь алкаш, или в полупустом зале кинотеатра… А потом они залетали в какой-нибудь неведомый Егору ресторанчик. И она сидела там — холеная, неприступная, роскошная жар-птица. И он видел, какими взглядами пожирают ее мужчины. И со сладким упоением вспоминал, что они вытворяли каких-нибудь полчаса назад в кустах, на заднем сиденье «пассата», да мало ли еще где…

Они виделись часто, и, хотя встречи эти были непродолжительны — два-три часа, не более, — их насыщенность была такова, что Егору казалось, будто они и не расставались.

Каким-то образом он параллельно изучал французский с молодым человеком, приставленным Соболевским. И даже делал успехи. Впрочем, успехами в языке он был обязан и Олесе: она говорила по-французски свободно и заставляла Егора общаться с ней именно на языке «русских дворян».

— Даты-то откуда его знаешь? — удивлялся он. — Сама, что ли, из дворян?

— Какая тебе разница? Тебе хорошо со мной? Вот и славно.

Но со временем все происходящее перестало казаться Егору славным. Что это за игра в одни ворота? Она вела себя с ним так, словно приобрела на него неограниченные и незыблемые права. Это-то ладно, он и не возражал. Но получалось, что он-то на нее никаких прав не имеет. Не имеет права знать ее телефон, свободна она или замужем, чем занимается, где живет. В общем, полный мрак, абсолютное неведение. Может, он спит с Мата Хари, с тайной разведчицей трех держав? И потом, во всей своей неумолимости приближался день отъезда. И Егор, еще два месяца тому назад ослепленный умопомрачительным предложением Соболевского, теперь был растерян и удручен. Он не хотел расставаться с Олесей. Да и кто бы захотел?

Был момент, когда он всерьез предложил ей ехать вместе с ним. Она лишь расхохоталась:

— Ты с ума сошел, сокол мой! В каком качестве я туда поеду?

— Ну… Давай поженимся, — храбро заявил Егор.

— Брось! Это ты так, не подумав, — неожиданно помрачнела Олеся. — Что ты знаешь обо мне? Ничего. А замуж зовешь…

— Так ты расскажи, я и узнаю.

— Узнаешь, куда денешься, — все так же мрачно ответила она и вдруг обвила его шею руками и жарко прошептала в ухо: — Обещай, что, когда узнаешь, не осудишь, не рассердишься, не бросишь. Ладно? Обещаешь?

— Уж не преступница ли ты? Не беглая ли каторжанка? — пошутил Егор, заглядывая в зеленые глаза.

— Все узнаешь, всему свое время, — отводя глаза, ответила она.

И он узнал. За несколько дней до отъезда «марципановый» секретарь Соболевского уведомил его телефонным звонком, что шеф устраивает фуршет по случаю отбытия Калашникова на стажировку во Францию. Будут официальные лица.

— Мероприятие будет проходить в нашем офисе с восемнадцати до двадцати ноль-ноль, — сообщил секретарь. — Вы можете прийти с дамой…

Егор тут же подумал об Олесе и неожиданно услышал ее имя на другом конце провода.

— …Олеся Викторовна, как хозяйка, интересуется, не нужен ли вам костюм. Если да, вам сегодня же доставят каталог, чтобы вы могли сделать выбор…

— Что? Кто интересуется? — опешил Калашников.

— Олеся Викторовна, — повторил секретарь, — близкий друг Аркадия Яковлевича. Собственно, это ее инициатива — устроить вам накануне отъезда прощальный вечер. Так, в восемнадцать ноль-ноль, просьба не опаздывать.

«Это совпадение, бывает же, что имена совпадают. Не может быть, чтобы она спала и с ним тоже». Егор лихорадочно набрал номер ее квартиры и, как всегда, долго слушал длинные гудки.