Наконец в руке одноглазого задержалась длинная сабля, которой можно было орудовать как одной, так и двумя руками. Каурай рассек ею воздух, проверил баланс, повертел-покрутил, заставив интенданта несколько раз зашипеть от недовольства и удовлетворенно сунул в ножны.

— Ну, наконец-то! — выдохнул интендант, громыхая своей связкой. — Забирай все и выметайся к Сеншесу! Я запирать буду.

— Не спеши, добрый человек. Мне еще понадобится десяток другой штыков.

— Штыков? — поднял бровь интендант. — Ты чего собрался роту вооружать?

— Дай уже, что просят, и не ворчи, — одернул ворчуна Кречет. — Приказ воеводы, сам слышал. Вооружить его должен, как самого пана.

— Копье в зубы, щит и кольчугу, чего еще надо казаку?! А то вишь, привередничает в панских закромах…

— Казаку нужна связка штыков! — поторопил его одноглазый. — И колчан болтов в придачу. А лучше два. Я сам выберу.

Интендант шумно вздохнул и забурчал что-то себе под нос, но все же помог отыскать все необходимое. Когда они закончили сортировать болты и штыки — интендант чуть не позеленел, когда одноглазый отобрал только самые лучшие — снаружи давно рассвело и по двору расплывался вязкий, утренний туман. Кречет выглянул наружу и долго высматривал что-то в молочно-белой поволоке, пока Каурай расписывался в журнале, а потом взваливал громыхающий узел себе на горб. Интендант застыл рядом, сложив руки не груди, и даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь одноглазому избавить арсенал от добра.

— Не боись, добрый человек, — кивнул он интенданту, прежде чем покинуть арсенал. — Обещаю, что если мне удастся пережить следующие две ночи, то я верну все в целости.

Тот только хмыкнул ему вслед.

— Готово, — подошел он к Кречету. И не успели они оказаться во дворе, как за их спинами тут же захлопнулась дверь, загремели засовы, защелкали замки.

Строптивый интендант со своей хмурой рожей волновал одноглазого в последнюю очередь. После бессонной ночи в компании черта он чувствовал себя прескверно, и у него было одно желание — отправиться обратно в пустую хату Перепелихи, чтобы смыть с себя усталость, а то и вздремнуть немного. Право, другой возможности могло не представиться.

Однако в этот час у стен Замка развернулось настоящее представление. С вершины церквушки стучал тоскливый бой, а сквозь мягкий утренний туман туда-сюда носились простоволосые бабы с босыми дворовыми девками и голосили на всю округу. Об ночном снегопаде напоминали только жирные лужи, хлюпающие под башмаками валашцев.

— Панночка в ночь померла! — заливались они слезами, сталкиваясь друг с дружкой, и бежали разносить дурную весть за ворота, которые уже стояли нараспашку, впуская внутрь острога гомонящий народ: — Панночка померла! Панночка померла!

— Сейчас сюда все Пограничье сбежится, — почесал подбородок Кречет и оглушительно зевнул. — Эх, я предпочел бы оказаться где-нибудь подальше отсюдава и хорошенько соснуть…

Все больше селян проходили ворота и торопились к неутомимой колокольне, на вершине которой все бился и бился набат, созывая народ. На подходе к церкви люди снимали шапки, кланялись и осеняли себя Пламенным знаком.

— Пан Кречет! — подбежал к ним с одноглазым трясущий всеми своими телесами Повлюк. — Помощь твоя нужна! Ежели воевода узнает…

— Что еще?.. — поглядел на него Кречет уставшими от недосыпа глазами, но тут же увидел кучку казаков, на пару с дьячками сгрудившихся на паперти, и сонливость с него как плеткой согнали.

В десяток кулаков казаки барабанили по воротам и кликали попа Кондрата, взывая к его совести, благочестию, сану, Спасителю, Сеншесу и еще чьей-то матери. Мертвенно бледный Кречет, выругавшись себе под нос, вскинул подбородок и попытался разглядеть нечто на звонарне, где, не зная роздыху, все метался несчастный истязаемый колокол.

— Заперся, сволочь?! — громыхнул в спину Кречету рассерженный глас, и он обернулся — к ним шагал сам пан воевода, прорезая толпу воющих баб-плакальщиц, как нож масло. Они хватали его за длинные рукава расшитого кафтана и падали хозяину в ноги, но тот просто расталкивал женщин, словно непослушных детей.

Его глубоко посаженные глаза прибивали всех к месту точно гвоздями.

— Давно он там? — дернул воевода Кречета за плечо.

— Гутарят, с ночи заперся, факт! — вместо него ответил Повлюк. — Повыгонял всех спать, а нынче никого не впускает, а знай в колокол долбит, поганец!

— Так… — скрипнул зубами воевода и направился к паперти. — Опять за старое, черт бородатый!

Тут колокол ударил в последний раз и затих, погрузив двор в мучительную тишину. Даже бабы перестали верещать. Все как один подняли носы к звонарне, откуда высунулась растрепанная поповская борода, в которой Каурай без труда узнал вчерашнего святого отца Кондрата. В него словно бес вселился — таким жутким взглядом он поглядел на собравшихся мирян.

— Кондрат! — со всей мочи крикнул воевода, от злости жилы у него на шее вздулись и стали напоминать жирных червей. — Спустишься сам? Или тебе помочь?!

— Здесь мое место, Серго! — отозвался священник, наставляя на воеводу палец. — Здесь я ближе к Спасителю. А твое там, внизу.

— И твое тоже! Отпевать мою дочь, как тебе по сану положено. Не пугай народ, слышишь?

— Оставайся подле твоей дочери, продавшей себя в услужение Сеншесу! — раздавался сверху его угрожающий голос. — Лучше оплакивай еще двух девок, что наложили на себя руки этой ночью. Твой дом проклят, Серго! И ты сам! Я говорил тебе это очень давно, но ты и не думал слушать…

— Не зли меня, отче, — грозил ему пальцем воевода. — По краю ходишь…

— Я отсюда никуда не спущусь, так и знай, Серго! И ведьму твою в церковь не дам снести. Это священное место! Отпевать послушников Сеншеса в его стенах, это немыслимо!

— У тебя есть немного времени, прежде чем мои хлопчики выломают ворота и притащат тебя к гробу моей дочери силой. Одумайся! Сам знаешь, как они умеют парить!

— Ты не посмеешь ломать ворота в храм Спасителя! Покайся, Серго, покайся! Этот грех уже не смыть! Вчера ты уже заключил договор с посланником Сеншеса, вот с тем одноглазым выродком, который стоит среди вас, слепцы!

Теперь его палец смотрел прямо на Каурая.

Глаза и головы валашцев мигом обратились к одноглазому. Люди в едином порыве отхлынули от него подальше, осеняя лбы Пламенным знаком. Воздух задрожал от напряжения, однако воеводу поповские проклятья совсем не смутили.

— Ты сговорился с ним, чтобы провести бесовской ритуал в святой церкви! — гремел голос попа, разносимый ветром в каждое ухо. — Даже помышление об этом грозит костром, Серго, и ты знаешь об этом! Не делай следующий шаг, а не то… Закончишь так же как твоя проклятая жена и дочь!

— Даю тебе последний шанс, отче, — склонил голову воевода в