Нет, туда я не ходок. Я обошел Колизей и направился в сторону Большого Цирка. Не то чтобы на скачках дело обходится без крови, там всякое бывает, если вдруг перевернется колесница. Но все равно это лучше, чем смотреть гладиаторские бои. Кроме того, в отличие от Колизея на скачках женщины не сидели отдельно, в специальных женских ложах, так что, если постараться, домой можно уйти с какой-нибудь хорошенькой римлянкой.

Смешно вспомнить, как я тогда старался уйти со скачек с какой-нибудь хорошенькой римлянкой. Но мне было всего восемнадцать.

Когда я пришел туда, трибуны уже были набиты битком под самые небеса. Народ размахивал цветными флажками, подбадривая свои любимые команды – Красных, Синих, Зеленых, Белых. И хотя лично я не болел ни за одну из них, но, будучи облачен в красную тунику, я машинально направил стопы в ту часть трибун, где сидели болельщики Красных.

– Это кто тебя так разукрасил, уж не болельщик ли Синих? – поинтересовался у меня какой-то тип с выбитыми зубами, тыча пальцем в мою разбитую губу.

– Кто же еще, – согласился я. Мой вам совет: никогда не спорьте с фанатиками.

– Погоди, Синие сегодня утрут вам нос! – выкрикнула с верхней трибуны какая-то женщина с раскрашенным синей краской лицом.

– Это еще кто кому утрет! – крикнул в ответ беззубый тип, после чего последовала короткая, но энергичная потасовка. Я под шумок встал с места, чтобы поискать себе другое, более тихое и удобное в той части трибун, где под навесом расположились ложи патрициев и всадников. Вдруг повезет прошмыгнуть…

– Верцингеторикс! – окликнул меня кто-то.

Я обернулся – на меня смотрела девушка в красном платье с венком из алых маков на каштановых волосах.

– Сабина! – удивился я, однако вовремя отвесил поклон. – Как тебя сюда занесло? Патриции сидят вон там!

– Знаю. У моей тети Дианы есть ложа. Но я сбежала от жениха.

– У меня есть место, – предложил я.

– Как здорово! – обрадовалась Сабина, беря меня под руку. Она была невысока ростом, едва доставала мне до плеча, однако люди расступались перед ней. Еще бы, ведь перед ними была патрицианка!

– Так ты болеешь за Красных? – спросил я у нее, заметив в ее руках небольшой красный флажок.

– В нашей семье все болеют за Красных. К тому же тетя Диана порвала бы с нами всякие отношения, вздумай мы болеть за кого-то еще.

Сабина села на мое место и посмотрела на меня.

– А ты где будешь сидеть?

– Не волнуйся. Эй, свалил бы ты, приятель, – сказал я мужчине, сидевшему по другую сторону от нее, и для пущей выразительности свирепо посмотрел на него. И он свалил. Я же разжился местом, а вдобавок удостоился улыбки сенаторской дочки. Так, может, день и не так уж плох?

– А почему ты сбежала от жениха? – поинтересовался я.

– Он вбил себе в голову, будто он самый главный в своре, и пытается отвадить соперников.

– У тебя свора женихов?

– Представь себе, – спокойно ответила девушка. – Может, я и не такая красавица, как моя мать, зато у меня есть ее деньги.

– Ну, это кто тебе сказал, что ты не красавица, – возразил я, но она не купилась на мой комплимент.

– Смотри, император! – воскликнула она, указывая на центральную ложу, куда только что влился поток патрициев. Мне не надо было долго гадать, который из них император – короткая солдатская стрижка, пурпурный плащ, ослепительная улыбка. Все это говорила само за себя. Император Марк Ульпий Траян поднял вверх кулак, и толпы на трибунах разразились восторженными криками и рукоплесканиями.

Патриции, томно полулежавшие в ложах, привыкшие держаться особняком всадники (они как будто стеснялись своего сословия), плебеи, битком набившие трибуны, – все они вскочили на ноги и принялись громко кричать и размахивать руками. Возницы и конюхи, что уже выбежали на арену, на мгновение застыли на месте. Казалось, что даже кони, которые ждали, когда их выпустят на беговую дорожку, и те приветственно затрясли головами.

Я только тогда понял, что кричу и хлопаю в ладоши вместе со всеми, когда у меня заныли ладони. В отличие от Сабины, которая осталась равнодушна к этому проявлению всеобщего обожания и продолжала сидеть на своем месте.

– Так всегда бывает, – пояснила она, когда я опустился на скамью с ней рядом. – Всякий раз, когда Траян выходит к народу. Он ходит по городу без охраны, потому что знает, что его никто не посмеет тронуть даже пальцем.

Я посмотрел на императора. Он тем временем опустился в свое золотое кресло, пробежал рукой по коротко стриженным волосам и расхохотался. Как это было непохоже на того, другого императора, которого я в последний раз видел сидящим в этой ложе!

– А этот ваш Траян мне даже нравится. Надеюсь, он не закатывает роскошных пиров и не требует, чтобы его величали Господином и Богом.

– Тс, сейчас начнется забег!

В следующий миг по трибунам прокатился рев: это на арену выкатилась первая колесница, запряженная четверкой вороных коней, украшенных зелеными плюмажами. За ней – еще две, тоже Зеленых, за ними – команда Синих. Их появление Сабина встретила негромким свистом, скорее похожим на шипение. Я рассмеялся.

– Эти Синие – мерзавцы еще те, – пояснила Сабина. – По крайней мере так мне вбивали в голову с самого детства.

Я вновь рассмеялся. Она же растерянно посмотрела на меня. Красные вышли на арену последними. Управлял ими высокий галл. Стоя на колеснице, он размахивал хлыстом, украшенным красными бусами, подгоняя своих резвых гнедых вперед. Сабина в ответ помахала красным флажком. Я заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Зрители на соседних местах поморщились, как будто мой свист больно резанул им по ушам.

– Как здорово у тебя получается! – воскликнула Сабина. – Я тоже так хочу. Научишь?

Я показал Сабине, как складывать за зубами язык. Она наблюдала за мной с неподдельным интересом, после чего засунула в рот два пальца и свистнула. Нет, свист получился лишь с третьей попытки, но она все равно осталась довольна собой.

– Как здорово. Спасибо, Верцингеторикс.

– Но это всего лишь свист.

– А для меня это что-то новое. Я всегда стараюсь научиться у людей чем-то новому.

– Даже у плохих людей? – уточнил я.

– Даже негодяи знают что-то такое, что может тебе пригодиться. Вспомни мою мать.

– И чему ты у нее научилась? – поинтересовался я, отгоняя от себя образ ее матери: зеленый шелк и надушенные кудри. Я вспомнил, как она слащавым, а на самом деле змеиным шепотом говорит, что я маленький грязный ублюдок, которому на роду написано умереть на арене. Да, я отлично помнил мать Сабины. А вот что помнит о ней она сама?

– Моя мать красиво одевалась, – как будто угадав его мысли, произнесла Сабина. – В остальном она была испорченная, бездушная интриганка.