арианами. Поэтому-то и говорит Созомен, что Василий еще в царствование Констанция славился как ревностный защитник Православия от последователей Ария.

В царствование Юлиана [22] Василий, по свидетельству того же Созомена, ходя везде, всенародно и открыто убеждал христиан держаться своих догматов, не оскверняться языческими жертвами и возлияниями и ни во что вменять даруемые от царя почести. Из этих сказаний Созомена о Василии можно с вероятностью заключить, что Василий и по возобновлении своего общения с епископом Дианием не мог подолгу жить в своей мирной обители, хотя ожидал и искал здесь полного успокоения. Частые отлучки из монастыря действительно были необходимы по тогдашним обстоятельствам. Юлиан в наказание за разрушение языческого храма Счастья наложил на христиан кесарийских тяжкую пеню и всех клириков приказал внести в список областного войска, в котором служба почиталась самой убыточной и низкой;[23] кроме сего, он с клятвою угрожал, что, если кесарийские христиане не воздвигнут капище, он не согласится оставить головы на их плечах. Зная обо всем этом, свт. Василий и письменно уверял друзей своих, что замыслы отступника скоро разрушатся, и сравнивал его возвышение с болиголовом или волчьим корнем и другими ядовитыми растениями, которые недолго цветут и скоро засыхают.

Чем сильнее заботился Василий о распространении монашества, чем ревностнее противодействовал замыслам и ариан, и Юлиана, тем с большей надеждой смотрел на него преемник Диания Евсевий, особенно при новых покушениях ариан при Валенте.[24] Несмотря на желание Василия проводить жизнь в своей уединенной пустыне, в 364 году Евсевий рукоположил Василия в пресвитера и заставил его жить при своем архиерейском доме. Состояние духа Василиева после этого разлучения с пустынею было так неспокойно, что нужно было утешение со стороны друзей. И Григорий Назианзин не замедлил утешить новопоставленного пресвитера. Он писал Василию следующее: «И ты взят в плен, как и я, включен в список; оба мы принужденно возведены на степень пресвитерства, хотя добивались и не этого, ибо достовернее всякого другого можем засвидетельствовать мы друг о друге, что нам по сердцу любомудрие тихое, которое держится низу. Но хотя, может быть, и лучше было бы, если бы не случилось с нами этого, однако же, поелику случилось это, надобно терпеть, особенно приняв во внимание время, которое у нас развязало языки многим еретикам; надобно терпеть и не посрамить как надежду возложивших на нас свое упование, так и собственную жизнь свою».[25] Действительно, Василий покорился призванию и все свои силы посвящал трудам пресвитерского служения, особенно проповеданию слова Божия; его Беседы на Шестоднев, на псалмы и другие относятся к этому именно времени. В сане пресвитера не оставил Василий попечения и об иноках, им собранных, как это видно из наставительных к ним писем; но кроме сего у него было много и других забот, по которым он отказывался теперь даже от переписки с прежними друзьями. А при этом на новом поприще он скоро приобрел себе такое уважение, каким не пользовался и сам архиепископ, еще не довольно опытный в делах церковных, так как он избран был на престол Кесарийский из оглашенных. Но едва прошел год его пресвитерства, как епископ Евсевий, находившийся в подозрении у народа, завидуя славе Василия, стал притеснять и оскорблять его. Охлаждение любви между епископом и пресвитером было весьма заметно и для посторонних. Иноки приняли сторону своего настоятеля и отваживались на самое опасное дело, замышляли отделиться от своего епископа, отсекши и немалую часть народа из низкого и высокого сословия. Желая предотвратить такое возмущение, Василий, по совету Григория Богослова, вместе с ним предался бегству и удалился из Кесарии в свою мирную пустыню.[26]

Слух о том, что император Валент ведет с собою арианских епископов, чтобы водворить и в Кесарии злочестивое учение, и письма Григория, отца Григория Назианзина, вскоре, впрочем, расположили Евсевия к примирению с Василием; желание примирения было так сильно, что Евсевий первый решился писать просительное и пригласительное письмо к обиженному пресвитеру. Но миролюбивый пустынник, узнав о перемене мыслей и расположения Евсевия, хотел совершенно победить любовию и великодушием своего врага; по совету Григория, Василий сам пришел в Кесарию прежде епископского приглашения. Возвращение его было как нельзя более кстати и вовремя, потому что скопище еретиков уже напало на Кесарийскую церковь и одни из них уже явились и производили беспокойство, а другие обещали явиться, много полагаясь на неопытность тогдашнего предстоятеля.[27] Василий вскоре дал узнать им, как напрасна была их надежда. И в настоящем случае в распоряжениях и действиях Василия ревности об истине, по словам Григория Богослова, соответствовали твердость воли и благоразумие. Но в чем именно состояла деятельность Василия в продолжение этих пяти лет пресвитерского его служения, неизвестно. Указание на это заключается только в следующих общих выражениях друга Василиева. «Тотчас по узнании опасности, — говорит Григорий, — Василий отправляется со мною из Понта, делается добровольным споборником истины и сам себя предает на служение матери Церкви. примиряется, подает советы, приводит в порядок воинство, уничтожает встречающиеся препятствия, преткновения и все то, на что положившись, противники воздвигли на нас брань. Одно приемлет, другое удерживает, а иное отражает. Для одних он — твердая стена и оплот, для других — молот, разбивающий скалу (Иер. 23:29). С сего времени и церковное правление перешло к Василию, хотя по кафедре занимал он второе место. Ибо был у предстоятеля всем добрым советником, правдивым предстателем, истолкователем Божия слова, наставником в делах, жезлом старости, опорою веры, самым верным в делах внутренних, самым деятельным в делах внешних. А в отношениях его к Евсевию было какое-то чудное согласие и сочетание власти: один управлял народом, а другой — управляющим. Василий уподоблялся укротителю львов, своим искусством смиряя властителя, который имел нужду в руководстве и поддержке, потому что показывал еще в себе некоторые следы мирских привычек и не утвердился в духовном. <…> Но много, — продолжает Григорий, — и других доказательств Василиевой заботливости и попечительности о Церкви; таковы: смелость Василия пред начальниками, как вообще пред всеми, так и самыми сильными в городе, его решения распрей, чрез употребления обратившиеся в закон; его предстательство за нуждающихся, большею частью в делах духовных, а иногда и в плотских; пропитание нищих; странноприимство; попечение о девах; чиноположение молитв (то есть, вероятно, литургия, известная под именем Василия Великого); благоукрашение алтаря и многое иное, чем только Божий воистину человек может быть полезным народу».[28]

Не в общих выражениях, но с подробностью рассказал Григорий только о подвиге благотворительности Василия