Илия и впрямь был жгуче-чёрным от обилия густых волос. Они начинали расти через пару часов после бритья, торчали из ушей, буйно кустились в носу, выпирали нахально наружу через ворот рубахи.

– Он южанин, – отвечала мама, – там такие люди живут.

– Волосы тоже растут на солнце?

– Отчего ты так решил??

– Ведь на юге жарко, а тут ещё эти волосы. Он же шерстяной весь!

– Наверное, так легче переносить жару.

– И потом – Илия? Он же не старый?

– Почему ты решил, что раз Илия, значит старый?

– Так бабушка говорит – «Илия Пророк». Пророки же давно жили когда-то. Вон Муромец – Илья, а этого зовут – Илия.

– Так называют мужчин в Молдавии, в Болгарии.

– Глаза синие, почему? – допытывался я. – Так у молдаван принято?

– Вот ты – белобрысый, а глаза – карие, бабушкины. Тут уж как получится, – смеялась моя замечательная мама.

Мужчины заходили в дом. Илия вздыхал, рано ложился спать. Ночью часто вставал, курил, а утром извинялся, что он такой беспокойный «жилец».

Взрослые уходили на работу, а я всё думал про Илию. Какой он сильный, но грустный.

Грустный богатырь.

Тогда я решил, что, наверное, все молдаване грустные.

Вечером Илия приносил зелень, цыплёнка, пёструю фасоль, морковь, лук, перец, томатную пасту, сметану и квас в стеклянной банке. Из авоськи вываливалась эта красота, а на кухне можно было изойти слюной от пряных ароматов.

Отдельно он варил цыплёнка и фасоль. Чистил картофель, резал дольками. Строгал морковь, лук, корни петрушки и сельдерея соломкой. Обжаривал в томатной пасте, сгребал в бульон. Прибавлял ещё что-то, смеялся и говорил, что после леуштяны за уши не оттащить от чорбы, и наливал неожиданно квас, хотя мама только окрошку делала с квасом.

Клали по желанию сметану, а мужчины острый, красный перчик и улыбались, как будто готовились прыгнуть в опасную реку.

Мама всё время порывалась помочь Илии.

– Разве ж можно такою сюрёзноя дела довирять жэнщина! – утирал со лба обильный пот, улыбался.

Готовка занимала много времени, мне становилось невтерпеж, я незаметно макал в острую томатную пасту кусочки хлеба, за что изгонялся с кухни.

Илия открывал золотистое вино, разливал.

– За понимание между народами! – грустно улыбался, вертел в руках зелёную бутылку. – Вот и потерпел я – фетяско!

Вино называлось «Фетяска».

– Всё наладится! – говорила мама. – Милые ссорятся, только тешатся!

Илия в сомнении кивал головой, выпивал.

Потом они сидели с отцом на крыльце, курили.

– С красивой женщиною трудно, – говорил Илия отцу, – она не может этово понимать. Вот ей как-то всё просто… но ты же знаешь, что я этое не терплю! Вот этое вот – смех… какой-то такой… при других мужчины. Вроде журчит ласково, а как-то обидно! Я ей муж! Рядом.

– С женщинами нельзя успокаиваться, – отвечал отец, – с ними всегда не просто. И всё время надо доказывать, что ты достоин быть рядом. И чем дольше живёшь, тем чаще это надо делать. Вот такие они – женщины!

Илия кивал головой. Он был моложе отца.

– Это же ненормально – так ревновать! – тихо говорила мама перед сном отцу.

– Южанин! – соглашался отец. – Темперамент.

– А Нина Курлаева? – возражала мама. – Одни русаки до двадцать пятого колена! Алёшка её ревнует практически ко всему, что попадается на глаза!

– Там – есть за что! – вздыхал отец.

Алексей Курлаев, зять нашего соседа, плотника Семёна Брянцева, возвращался домой после долгой отсидки, хватал первое, что попадалось под руку, бегал за женой. Потом они мирились. Нина ходила улыбчивая и беременная. Неожиданно появлялся кто-то из тех, кто был с ней в отсутствие мужа, тогда Алексей хватался за топор, до убийства не доходило, но его судили, отправляли в тюрьму.

Так повторялось несколько раз. Детишек было уже четверо. Два мальчика, две девочки, совершенно не похожие ни на кого из близких.

К вечеру третьего дня пребывания у нас Илии приходила Мария. Держала за руку белоснежную дочку – Аурику.

Её водили на занятия в балетную студию, и я подозревал, что название чемоданчику дали именно поэтому – «балетка».

Пока Мария и мама разговаривали, Аурика разглядывала цветы под нашими окнами.

Затем стелили вышитую крестиком скатерть, ели варенье из розеток, пили чай.

– Дукия – надо отрабатывать своё коштувание! – распрямлял плечи Илия.

– Илия, чудной человек! Что ты надумал! – смеялась мама.

Некоторые буквы он произносил округло, и слова звучали мягче, чем в русском языке, и необидно. Мне нравилась его неторопливая речь.

Илия открывал «балетку», надевал белый халат, усаживал меня на стул, обматывал шею тугой салфеткой, доставал инструменты.

Без суеты, уверенно и просто.

Взрослые наблюдали за нами. Мне было странно и немного страшно видеть в этих ручищах кузнеца парикмахерский инструмент. Я зажмуривался. Над ухом клацали ножницы, пощёлкивала механическая машинка, а когда открывал глаза, Илия уже смахивал щёточкой волосы с шеи, резиновая груша пульверизатора, в плетёной сеточке, с кисточкой на конце, исчезала в его длани, в два качка мощная струя обволакивала всё пространство вокруг моей головы терпким туманом.

Зеленоватый одеколон в коническом пузырьке назывался «Шипр». Он распространял острый запах, и приходилось сдерживать дыхание.

– Самое мужское одеколон на сегодня! Теперь голова в порядке, – говорил Илия. – Это у нас будете называться – полубокс.

Голова моя круглая, была пострижена, лишь спереди короткий чубчик.

– Виски я оставлять решил, – гладил он меня по голове и всякий раз спрашивал с улыбкой: – Уши сегодня приталивать?

Рука была сильная, но не тяжёлая.

Уши у меня торчали перпендикулярно голове, и это был предмет моих переживаний.

– Мастера сразу видно! – серьёзно говорил отец.

Женщины с ним соглашались, и я был уверен, что уши уже торчат не так заметно.

Илия улыбался, бережно складывал инструмент, закрывал на замочки чемоданчик, подсаживался к столу, горделиво поглядывал на Марию.

Потом Мария выходила на крыльцо, красивая, стройная, и говорила с улыбкой:

– Ну, что, Илиюша, пойдём, мой хороший, домой.

Я бы не смог сказать «нет», если бы меня так позвали.

Он поднимался, с поклоном благодарил родителей:

– Спасибо хозяевам – за хлеба, солю, приюта.

– На здоровье. И вам спасибо, – говорила мама. – Заходите ещё. Все вместе, будем рады.