– С кладбищенскими травами и семенами борца высокого, и пустые могилы все в ряд, – сказала она. – Сегодня Хэллоуин.

– Да, – сказала я, и ночь вокруг нас продолжалась, и эта ночь никогда не закончится.

Стивен Грэм Джонс – автор шестнадцати романов, шести сборников коротких рассказов и более 250 рассказов. Сейчас он работает над несколькими графическими романами. Только что вышла его книга Mapping the Interior. Стивен награжден премией NEA Fellowship за художественное произведение, премией Техасского литературного института за художественное произведение, премией Independent Publishers Award за мультикультурное произведение художественной литературы и тремя премиями «Это хоррор», его произведения вошли в ежегодную десятку романов ужаса Bloody Disgusting. Стивен преподает в городе Боулдер в Университете Колорадо и в городе Риверсайд (Палм-Дезерт) в Калифорнийском университете. Живет в городе Боулдер, Колорадо, с женой и двумя детьми среди слишком многочисленных старых грузовиков. Посетите его страницу в «Твиттере» @SGJ72.

«Dirtmouth» by Stephen Graham Jones, copyright © 2017 by Stephen Graham Jones. Used by permission of the author.

Во-первых, вам надо знать, что для моих детей, Зои и Кейфана, единственная память об их матери – телевизионный фильм. Вы же его видели, нет? Весь штат Колорадо смотрел в тот вечер, ибо все уже слышали эту историю в новостях: «Женщина, боровшаяся с послеродовой депрессией, пробует „Горное целительное средство“». Это трагедия, как ни крути. И успех также, да, «триумф человеческой воли», все эти заголовки-приманки для читателей, но для нас трагедия, случившаяся более года тому назад. Я не виню в этом Марион, детектив, и также не могу винить ее депрессию и, конечно, близнецов. Особенно близнецов, Зои и Кейфана. Если уж тут должны быть жертвы, то это они.

Во-вторых, вам, наверно, надо знать, что случилось это на Хэллоуин. Знаю, с тех пор прошло две недели. Если бы я мог добраться, то не побоялся бы сугробов по грудь, я бы добрался, уж вы мне поверьте. И пожалуйста, поверьте также, что я преодолевал эти сугробы первые несколько дней. Пока не покатился от хижины вниз по склону.

Но об этом потом.

Хэллоуин я упомянул, конечно же, по той причине, что, как и День святого Валентина, и День матери, и Рождество, и тому подобное – все это коммерциализовано до невозможности. Но в отличие от других праздников что-то в Хэллоуине вызывает у нас ответное движение души, представляющее собой нечто большее, чем обычный ответ по принципу «стимул – реакция», воспитанный в нас беспрерывным потоком рекламы.

В ночь на Хэллоуин правила отменяются, не так ли? Это как бы праздничная ночь для всего мира. И мы можем как бы мельком увидеть то, маски чего носят некоторые из старших детей. То, фильмы о чем показывают в октябре. Все это по отдельности безобидно, но в совокупности… по-моему, это сгущается во что-то более темное, детектив. По-моему, в эту единственную ночь года нам хочется спрятать лицо под маской, это наша инстинктивная потребность скрыть свою истинную сущность, которая, как мы чувствуем, может случайно проявиться.

Но вернемся к хижине. Дело было две недели назад, я применяю горное целительное средство на свой лад – задумал провести целый месяц в хижине родителей Мэрион вместе с детьми, только я и они. Родители и сестры Мэрион обещали свести контакты с нами до минимума. Возможно, вы уже переживали такого рода кризисы и теперь живете своей обычной жизнью, но после смерти матери вся семья оказывается в таком положении, это обычное дело. Кастрюли и приходящие няни – к этому обычно все и сводится. Потому что никакой парень не сможет накормить и обстирать себя и своих детей, верно?

Первые две-три недели после похорон, может быть, так оно и было. Не потому что я мужского пола, а просто оттого, что я человек. Я был угнетен, подавлен, рвал на себе волосы. С нетерпением ждал, чтобы прошли ближайшие семнадцать лет. Представлял себе Зои и Кейфана на сцене по окончании учебы, а себя в толпе с портретом Мэрион в рамке или что-нибудь такое.

Знаю-знаю, если взглянуть на дело трезво, то, вероятно, к тому времени я снова женюсь, но, по-моему, вполне естественно вообразить себе самую мрачную картину, какую только можно придумать, и потом разглядывать ее до тех пор, пока в мире не останется ничего, кроме нее.

Но мне наконец удалось оторвать от нее взгляд, сначала на день, как об этом пишут во всех книжках, на сайтах и в группах, и теперь, то есть две недели назад, я объявил сестрам и родителям Мэрион, что хочу пожить в одиночестве с детьми. Чтобы заново познакомиться с ними. Начать сначала.

Ключи от хижины уже висели возле нашего холодильника. Это был подарок родителей Мэрион к свадьбе всех их дочерей, типа возможности провести время с родственниками, за которую не надо платить, а просто составить расписание, кто когда приезжает.

Я записался на бо́льшую часть ноября до самого Дня благодарения, согласившись на смехотворное условие матери Мэрион, что, да, я сам одену детей в костюмы и позвоню ей по «Скайпу», чтобы дедушка с бабушкой могли посмотреть. В какой хижине есть спутниковая тарелка с достаточной скоростью Интернета, чтобы передавать видео? Ответ: любая хижина, которую выстроил отец Мэрион, в прошлом главный финансовый директор, а ныне все еще консультирующий пенсионер.

Так и договорились. Я остановился по дороге из города, чтобы закупить любимые детьми крекеры на молоке и яйцах, вафли, которые можно разогреть в микроволновке, и два костюма: гусеницы и довольного дьяволенка. Если вы знаете Зои и Кейфана, нет нужды говорить, кто какой костюм выбрал.

По дороге на гору они, конечно, уснули, и за это я был им благодарен. Они ни разу не ездили по этой извилистой дороге – хижина стоит на высоте 3 тысячи метров над уровнем моря, – и я не знал, будет их укачивать в машине или нет. Будучи родителем-одиночкой, я понятия не имел, что делать, если детей начнет рвать на заднем сиденье.

Как бы то ни было, я по одному перенес их, спящих, вместе с детскими автокреслами из машины в хижину, развел огонь и съел холодную вафлю – это я, наверно, должен объяснить. Дело в Мэрион. До свадьбы треть наших свиданий проходила в палатках, и она всегда брала с собой одну вафлю в твердой пластиковой коробке, для которой никогда не находилось места у нее в рюкзаке. Это был как бы ее приз. За подъем по склону, за перенесение бурана, за хождение весь день в мокрых носках.

В последний свой поход она взяла вафли с собой, хотя, когда поднимаешься по отвесной скале, имеет значение каждый грамм.

Что же касается идеи, что хождение в горы избавит ее от гормонов, оставшихся в организме после беременности, которые начинали в это время сказываться депрессией, то это идея ее собственная. Никакого гуру, никакой мистики, никаких книжек. Как и ее отец, она была вполне самодостаточна. Если бы в какой-нибудь книжке говорилось, что для борьбы с послеродовой депрессией лучше всего физические нагрузки с риском для жизни, она, вероятно, пошла бы в кружок по вязанию.