Стратегия достижения гендерного равенства и гражданское общество

Именно к этому уровню относились описанные мною гендерные проекты. Опираясь на с трудом завоеванные в 1970–1980-х годах победы, когда проблемы женщин впервые удалось включить в процесс общественного развития, активистки женского движения умело использовали эту новую инфраструктуру для продвижения своей повестки дня как в политических кругах, так и в ООН. Благодаря усилиям некоторых активистов понятие «гендер» было успешно интегрировано в стратегические программы организаций [Buvinic 1996; World Bank 2001]. Сразу же после окончания холодной войны права женщин стали центральной темой для спонсорских организаций. Кредитные учреждения, такие как Всемирный банк, были убеждены, что улучшение положения женщин имеет экономический смысл. Организации начали продвигать феминистские идеи для устранения глобального «гендерного разрыва»: идеи гендерного равенства, прав женщин и необходимости существования женских организаций. В настоящее время положение женщин считается важным показателем развития. Международные кампании за права женщин набирали обороты в 1990-х годах, достигнув кульминации на Четвертой Всемирной конференции ООН по положению женщин в Пекине в 1995 году. Это событие ознаменовало экспансию и демократизацию участия в международных кампаниях. Проводящийся параллельно форум НПО позволил тысячам женщин принять в нем участие. И это были представительницы независимых низовых ассоциаций, а не государственные служащие. Действительно, в Пекине независимые российские активистки впервые заявили о себе на международном уровне [Sperling 2000]. Эти объединенные силы создали новую межнациональную инфраструктуру женского активизма как в Российской Федерации, так и за ее пределами.

В России и других постсоциалистических странах проекты расширения прав и возможностей женщин продвигались под общей эгидой программы развития гражданского общества. В главе 2 я говорю о том, что гражданское общество стало мощной концепцией для постсоциалистических государств. Классически определяемая как сфера общественного взаимодействия между семьей и государством, концепция гражданского общества возродилась в 1980-х годах. Она была популяризирована центральноевропейскими интеллектуалами как средство выражения протеста. Эта концепция использовалась как призыв к борьбе, как знамя, под которым объединились народы Восточной Европы и СССР, чтобы выразить сопротивление социалистическим государствам [Garton-Ash 1990; Ost 1990]. После «бархатных революций» гражданское общество предложило основу для объяснения изменений, происходящих на постсоветском пространстве. Силы, свергнувшие тоталитаризм, были названы по имени. Гражданское общество вызывало в памяти образы смелых диссидентов, народных движений и противодействия, кажущегося естественным по отношению к «неестественным» посягательствам государства. В 1990-е годы концепция гражданского общества получила распространение, став проектом по развитию [Sampson 1996]. Правительства США и Западной Европы вложили огромные средства в проекты по поддержке развития гражданского общества; они рассматривали продвижение гражданского общества как эффективное средство содействия экономическому развитию и «эффективному государственному управлению» [Richter 2004: 2]. Гражданское общество стало краеугольным камнем демократизации, перехода к рыночной экономике и проектов, обещавших обеспечить экономическое развитие и процветание постсоциалистическим государствам.

Много воды утекло с тех пор. Разговоры об общественной гармонии в мире породили более мрачные дискуссии о глобализации и имперских механизмах [Hardt, Negri 2000]. В свете постоянно увеличивающегося разрыва, отделяющего страны первого мира от остальных, ключевые решения, которые когда-то так широко применялись (гражданское общество, социальный капитал, права человека), стали казаться фальшивыми. В России экономические рыночные реформы и приватизация привели к крайней экономической поляризации; огромная пропасть теперь отделяет сверхбогатых от бедных. Многие наблюдатели сейчас считают эту новую инфраструктуру международной активности фатально скомпрометированной, неразрывно связанной с неолиберальной повесткой дня, которая стала доминирующей в эпоху после окончания холодной войны. Некоторые отвергают концепцию гражданского общества, считая ее риторическим приемом миссионеров от демократии [Comaroff, Comaroff2001; Hardt, Negri 2000; Mandel 2002], приемом, который одновременно рационализирует политику структурной перестройки и способствует сокращению государственного социального обеспечения [Alvarez et al. 1998; Foley, Edwards 1996]. НПО, посаженные на данной территории и за ее пределами как семена демократии, также не оправдали ожиданий. Во многих случаях они являются средством продвижения элит, а не источником новых возможностей для широких масс. Некоторые считают, что их появление является признаком стагнации и пассивности социальных движений.

Те же самые противоречия заметны и в проектах, осуществляемых во имя прав женщин. Как я покажу в следующих главах, транснациональные феминистские кампании против гендерного насилия, которые стали активно проводиться в 1990-х годах, привели к тревожным и противоречивым последствиям. Получилось так, что они отвлекли внимание от других вопросов социальной справедливости, особенно от гнетущего для женщин тяжелого материального положения. Международные кампании против торговли женщинами и девочками (которые в конце 90-х годов стали очень заметными в кругах, поддерживающих повестку общественного развития), хотя и были запущены от имени женщин, свидетельствуют об озабоченности вопросами безопасности Европы-крепости: криминализации женщин и неоказания им помощи, игнорирования того факта, что их эксплуатация является вопросом иммиграции и труда [Berman 2003][17]. Очевидно, что в этом контексте учет гендерной проблематики означает не столько триумф радикальных социальных движений, сколько их свертывание и стагнацию [Alvarez et al. 1998; Lang 1997; Paley 2001]. Крайне важно подчеркнуть, что эти проекты повлияли на женские движения как на Западе, так и в остальном мире. Как говорит Энн Снитоу, соучредительница одной из первых феминистских сетей, действующих в Восточной Европе и бывшем СССР, Сети женщин Востока и Запада (NEWW), американские феминистские движения «отвязались» от более глубоких структур, которые привели к их появлению в эпоху после окончания холодной войны. В этом контексте такие концепты, как гендер, участие и гражданское общество оказались успешными именно потому, что они лишены своего радикального содержания [Snitow 1999: 35–42]. Феминистская концепция гендера была привязана к новым, малопривлекательным проектам, которые отвлекали внимание от классовой борьбы и соответствовали «постсоциалистической ситуации», когда становится все труднее говорить о структурном насилии или экономических проблемах [Farmer 2003; Fraser 1997; Gapova 2004].

Критика актуализации гендерной проблематики и новой роли феминизма имеет решающее значение, особенно в эпоху после 11 сентября, когда права женщин и гендерные аспекты используются правительствами США и Великобритании для легитимации бомбардировок «государств-изгоев». Лора Буш говорила о защите прав афганских женщин как о способе заручиться поддержкой военной кампании администрации Буша.

Я считаю такую критику важной и необходимой. Тем не менее опасно выставлять историю только в таком свете. Во-первых, критика потенциально усиливает сомнительные консервативные аргументы, выдвигаемые не только в странах-реципиентах, но и в странах-спонсорах, а именно, что феминизм – это просто импортный продукт, и он не имеет никакого отношения к жизни женщин. Тогда многие люди в России, которые шли против течения, настаивая на важности прав женщин, оказываются за бортом. Перечеркивается богатая история дореволюционной российской активности женщин, которую исследуют современные российские ученые. Во-вторых, такая критика невольно укрепляет антизападные настроения, наподобие изложенных президентом Владимиром Путиным. В последние годы он заявляет о подозрениях в отношении НПО, получающих иностранное финансирование. Наконец, критика, подобная этой, может заслонить потенциальные плюсы участия в кампаниях и помешать пониманию динамизма и переговорного процесса. Это происходит на всех уровнях, но особенно – на местном уровне. Цель моей книги – дать подробное описание того, как одна группа женщин-активисток боролась в этой спорной ситуации за то, чтобы реализовать важные для феминистских задач изменения, и исследовать сложности, противоречия и относительные победы, которых мы смогли достичь.

Что делать? За пределами критики

По иронии, присущей этому времени – которое было названо «эпохой миллениума» [Comaroff, Comaroff2001], – антропологи получили богатый материал. Изучая неурядицы постсоциализма, антропологи сделали то, что у них