Она повернулась к нему, пригубила вино из бокала.

– Да, очень. Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Он протянул ей сигарету и поднес огонь, потом закурил сам.

– Ты хорошо устроилась?

– Прекрасно, – ответила она. – Работаю официанткой в ресторане, в самом центре, недалеко от Уолл-стрит. Чудесный район. Снимаю квартиру с двумя девушками, – (ага! значит, к ней поехать нельзя!) – да что говорить, устроилась прекрасно. – И она снова подняла на него нежные и печальные глаза бедной южанки.

Внутри него что-то вновь дрогнуло. Остановись, оставь ее в покое! Но одновременно мысль о ней, как о бедной несчастной девушке, заставила Руфуса сочувственно улыбнуться.

– А ты умница, Леона.

– Приходится стараться, – отозвалась она. – Иногда кажется – нет, больше не могу, пошлю-ка я все к черту. Но почему-то не получается.

Последние слова она произнесла с таким комичным недовольством, что он не мог не расхохотаться. Девушка присоединилась к нему.

– Видел бы сейчас меня мой муж, – заливалась она звонким смехом, – вот была бы потеха!

– И что бы он сказал? – спросил Руфус.

– Что? Да кто его знает! – Но смех ее как-то сам собой оборвался. Казалось, она проснулась и возвращается к реальной жизни.

– Слушай, налей-ка еще!

– Конечно, Леона. – Когда он брал бокал, их руки и плечи на мгновение соприкоснулись. Она опустила глаза.

– Сейчас вернусь, – сказал Руфус и быстро прошел в комнату, где уже притушили свет. Кто-то наигрывал на рояле.

– Эй, парень, как вы там с Евой? Все в порядке? – поинтересовался хозяин.

– Лучше не бывает. Балуемся винцом.

– От него никакого проку. Дай Еве травку. Пусть покайфует в свое удовольствие.

– Об ее удовольствии я сам позабочусь.

– Старина Руфус бросил ее на балконе одну, бедняжке остается только глазеть на стоячий «Эмпайр стейт билдинг» и облизываться, – сказал со смехом молодой саксофонист.

– Дайте курнуть, – попросил Руфус, и кто-то протянул ему сигарету с марихуаной. Он сделал несколько затяжек.

– Оставь себе, дружище. Отборный товар.

Руфус глотнул вина и, докуривая сигарету, постоял у рояля, машинально нажимая на клавиши. От наркотика он весь как бы очистился и почувствовал себя великолепно, просто победителем; когда он вновь выходил на балкон, в голове у него слегка шумело.

– Все что, ушли домой? – забеспокоилась девушка. – Так тихо стало!

– Да нет же, – успокоил ее Руфус. – Просто разбрелись по углам.

Теперь Леона казалось ему красивее и нежнее прежнего, а огоньки за рекой вдруг сами собой сплелись в ниспадающий живой ковер, этот роскошный фон колыхался вместе с девушкой – ослепительный, тяжелый, бесценный.

– А я и не знал, – медленно проговорил Руфус, – что ты принцесса.

Он передал ей бокал, и вновь их руки встретились.

– Ты, я вижу, совсем пьяная, – сказал Руфус с блаженной улыбкой, и глаза девушки, сверкнув над бокалом, неприкрыто позвали его.

Он выжидал. Все теперь казалось простым. Он перебирал ее пальцы в своих.

– Ты хотела чего-нибудь очень сильно с тех пор, как приехала в Нью-Йорк?

– Да всего! – призналась она.

– А сейчас хочешь?

Пальцы ее слегка напряглись, но Руфус не отпускал их.

– Не бойся. Скажи мне. Все будет хорошо.

Слова эти отозвались эхом в его сознании. Когда-то давно он уже говорил их кому-то. На мгновение Руфуса обдало прохладным ветром, который, взлохматив волосы, унесся прочь.

– А ты? – тихо спросила она.

– Я что?

– Хочешь чего-нибудь?

Он знал, что пьян: пальцы его мяли ладонь девушки, тяжелый взгляд остановился на ее шее. Хотелось прильнуть к гладкой коже и сладострастно покусывать ее, оставляя темно-синие разводы засосов. Его пьянило ощущение их вознесенности над городом, огни которого и манили, и притягивали его. Приблизившись к краю балкона, Руфус заглянул вниз: ему вдруг почудилось, что он стоит на утесе где-то на краю света, а перед ним раскинулись неведомое царство и река. И все это великолепие, до последнего дюйма, могло принадлежать ему. Непроизвольно Руфус начал насвистывать мелодию, а нога уже искала педаль большого барабана. Осторожно поставив бокал, он стал отбивать ритм на каменном парапете.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Что?

Он повернулся к Леоне, которая смотрела на него выжидательно, подняв брови и сжав обеими руками бокал, в глазах – застывшее отчаяние, а на губах – нежная улыбка.

– А ты не ответила на мой.

– Ответила. – Голос девушки звучал печальнее, чем обычно. – Я сказала, что хотела бы всего.

Руфус отобрал у нее бокал, выпил наполовину и, вернув его, отступил в тень.

– Тогда иди ко мне, – прошептал он.

Она послушно двинулась к нему, прижав бокал к груди. Но в самый последний момент, уже стоя перед ним, девушка тихо проговорила в замешательстве и гневе:

– А что ты хочешь со мной сделать?

– Радость моя, – пробормотал Руфус, – я уже делаю.

И он грубо притянул ее к себе, ожидая сопротивления. Она действительно сопротивлялась, упрямо держа между ними бокал и яростно вырываясь из его объятий. Руфус выбил бокал из ее рук, тот упал, но не разбился, а покатился по балкону. Воля твоя, подумал он насмешливо, но если я тебя сейчас отпущу, ты, пожалуй, перелетишь через перила. Валяй, дерись. Мне это даже нравится. У вас ведь так принято там, на Юге?

– Боже, – пробормотала она и заплакала. И тут же прекратила сопротивляться. Руки ее потянулись к его лицу, она ощупывала его, как слепая. Затем обвила его шею и прильнула к нему всем телом, все еще дрожа. Он покрывал мелкими поцелуями-укусами ее уши и шею, шепча:

– Плакать, радость моя, пока нет повода.

Он, конечно же, был пьян, потому и видел свои действия как бы со стороны, а еще чувствовал неожиданный прилив нежности к Леоне, теперь ему хотелось осчастливить ее своей любовью. Время, похоже, остановилось. Он ласкал ее грудь – два пышных смуглых холмика, и тугие, коричневатые, миниатюрные соски – играл ими, то сжимая, то покусывая, а она стонала и всхлипывала, ноги ее подкашивались. Он мягко потянул ее на пол и положил на себя, придерживая за бедра и плечи. Где-то в уголке его сознания еще всплывали образы хозяина, хозяйки, гостей, вызывая смутное беспокойство, но он понимал, что уже не в состоянии остановить охватившее их безумие. Ее пальцы расстегнули его рубашку до пояса, и нежный язык обжег шею и грудь, а он тем временем, откинув юбку, ласково водил рукой вдоль ее бедер. Так в изнеможении они, казалось, провели долгие часы, и он все время ощущал каждое мимолетное движение, каждую судорогу ее тела, отзываясь на них нервной чувственной дрожью. Потом осторожно перевернул девушку и, подмяв под себя, вошел в нее. Леона вся напряглась и затаила дыхание, на какое-то мгновение ему показалось, что она сейчас закричит. Но она только застонала и зашевелилась под ним. И тогда из самого горнила владевшего им страстного желания медленно и уверенно начал он путь домой – к себе.

А она несла его, как море, тихо покачивая, несет лодку, – то поднимая, то опуская – и не верилось, что