– Он наш друг, – ответил Ангел. – Но дело даже не в этом.

– Тогда в чем? – взвешенным голосом переспросил Поп. – В чем бы оно ни состояло, мы ведь можем обо всем договориться. Вы всё мне доказали, а я всё понял. Ваш друг в безопасности.

– Думаешь, мы тебе поверили? Если честно, мне кажется, ты не из тех, кто прощает.

– Если кажется, креститься нужно. Шутка. Я просто из тех, кто хочет жить.

– Вообще я люблю амбициозных, – признался, подумав, Ангел. – Только амбициозность у тебя какая-то… узконаправленная.

– Зато широкоохватная.

– Надо полагать.

– Что же касается здесь произошедшего, то вот что вам скажу: явите мне милость, и милостью вам воздастся.

– Вряд ли, – усомнился Ангел. – Я видел, что произошло с теми малолетками, которых ты отдал в аренду. Знаю, что с ними делали и что с ними сталось. А потому не думаю, что ты заслуживаешь милосердия.

– Так это ж бизнес, – пожал плечами Поп. – Ничего личного.

– Просто забавно, насколько часто мне доводится это слышать, – вздохнул Ангел.

Мушка его пистолета медленно тронулась вверх, через выпуклый живот Попа, минуя сердце, горло, и наконец остановилась у него на лице.

– А вот это не бизнес. Это личное.

Выстрелив Попу в голову, Ангел поднялся. Луис сейчас держал на прицеле бармена, что морской звездой распластался на полу.

– Вставай, – сказал Луис.

Начав было подниматься, бармен получил от Луиса пулю и под его бесстрастным взглядом упал на замызганный ковер, где застыл в позе эмбриона.

– Зачем? – медленным взглядом посмотрел на партнера Ангел.

– Так надо. Сегодня свидетелей не берем.

Луис быстро и бесшумно двинулся к выходу, Ангел за ним. Он первым открыл наружную дверь и, украдкой выглянув наружу, кивнул Луису. Вместе они побежали к припаркованному через улицу «Олдсмобилю».

– И что? – забравшись на пассажирское сиденье, обидчиво спросил Ангел Луиса, который сейчас вставлял ключ в зажигание.

– Да ничего. Думаешь, он там только колу подавал? Не знал, какими делишками ворочал его босс, как к нему притекало бабло?

– Наверное, знал.

– Ну так нечего было туда на работу устраиваться. Поискал бы где-нибудь в другом месте.

Машина отчалила от бордюра. В этот момент соседние с баром двери отворились, и оттуда появились двое со стволами. Мужчины, по всей видимости, собирались открыть огонь вдогонку, но «Олдсмобиль» резко свернул влево и скрылся за поворотом.

– Ты как думаешь, нам теперь быть настороже?

– Я вот как думаю: он взял на себя лишку. Притянул к себе внимание. Его дни и так были уже сочтены. А мы просто ускорили неизбежное.

– Ты уверен?

– Теперь-то уж чего гадать. Но кому-то там мы как пить дать оказали услугу, и не только Паркеру. Для них проблема решена, ручки чистые.

– И опять можно ввозить в страну детишек.

– Этой проблемой займемся погодя.

– Пообещай, что мы ей займемся, не отскочим в сторону.

– Обещаю, – рыкнул Луис. – Будем делать все, что получится.

«Мобиль» напарники бросили в четырех кварталах и пересели в свой родной «Лексус». В машине, кстати, был установлен «Сириус» – спутниковая радиосистема, по которой Ангел и Луис могли на свое усмотрение выбирать каналы. Договоренность была такая: в порядке очередности один рулит процессом, а другой не имеет права лажать или брюзжать. Сегодня очередь рулить была Ангела, и всю обратную дорогу на Манхэттен в машине играла «Первая волна».

Так что путь домой протекал, можно сказать, в непринужденной тишине (не считая грома динамиков).

А тем временем к югу отсюда постепенно выковывалось второе звено в цепи убийств.

* * *

На момент, когда вошел хищник, людей в баре было всего ничего. Свою добычу хищник наметил почти тотчас: унылого толстяка с сутулыми скругленными плечами, лысого и потного; в грязно-зеленых штанах, уже скоро месяц как не знающих утюга или прачечной, и в грубых бурых башмаках, за которые годы назад он, в его понимании, выложил уйму денег, а теперь вот не мог наскрести хотя бы на то, чтобы купить себе новые. Толстяк понуро сидел и нянчил в руке стакан с бурбоном (янтарной жидкости на донышке меньше чем с ноготок, остальное подтаявший лед). Наконец он со вздохом эту смесь намахнул. Бармен из вежливости спросил, подлить ли еще. Толстяк полез за кошельком, долго в нем рылся, что-то прикидывал. Наконец кивнул. В стакан щедро плеснулось (на самом деле щедрость просчитанная: вискарь был из самой дешевой бутылки).

Хищник вобрал в себя все портретные детали толстяка. Пухлые короткие пальцы с ободком на том месте, где когда-то, по всей видимости, было обручальное кольцо. Двойные обручи сала на боках. Пузо, перевисающее через дешевый ремень из кожзама. Темные потеки на рубахе под мышками. Матовый блеск пота на щеках, лбу и лысой макушке.

Все потеешь и потеешь, да? Потеешь даже зимой от усилия таскать свою рыхлую студенистую тушу? Усилия, с которым неизвестно как справляется сердце. Летом употеваешь в майке и шортах, а когда выпадает снег, преешь под слоями одежды. Как, интересно, смотрелась твоя жена? Такой же жирной и противной, как ты, или она все-таки пыталась следить за фигурой, в надежде, что сможет привлечь кого-нибудь повидней, пока ты в отъезде, даже если этот «кто-то» просто попользует ее всего на одну ночь? (А уж она-то в эту ночку выжмет из него все, что можно.) Думаешь ли ты о таких вариантах, мотаясь из городишка в городишко, с трудом наскребая на жизнь? Всегда хохочешь никчемно громко, скрепя сердце платишь за выпивку, которой не позволяешь самому себе, но проставляешься кому-то в кабаках, лелея мысль, что на тебя клюнут, тебя заприметят, приголубят, что-нибудь закажут, купят? Всю свою жизнь ты провел в бегах, убогий человечишка, извечно уповая на то, что настанет грандиозный прорыв, но он так и не настал. Что ж, хочу тебя обрадовать: твоим тяготам близится конец. Я – твое избавление.

Хищник заказал себе пива, но пригубил его буквально для вида. Ему не нравилось, как оно притупляет умственные способности: это мешало в работе, чем он не мог поступиться ни на йоту. Исподлобья хищник крадучись оглядывал себя в зеркало напротив стены: высокий, волосы с проседью, поджарое тело скрыто под кожаной курткой и черными слаксами. Кожа желтовато-землистая. Ему нравилось следовать за солнцем, но выбранное поприще не всегда допускало такую роскошь.

Ведь нередко бывает так, что убивать приходится в местах, где солнечный свет отсутствует, а по счетам приходится платить.

Вместе с тем надо признать, что улов в последние несколько месяцев скуден. И это по-своему тревожит. Ведь все было совсем не так. Когда-то у хищника была внушительная репутация. Он был Жнецом, а это звание обладало определенным весом. Репутация все еще держалась, но в каком-то смысле срабатывала уже в минус. Жнец был известен как человек с определенными аппетитами, которые просто научился встраивать в работу. Но иногда они одерживали над ним верх. Хищник осознавал, что за истекший год не раз переходил грань. Убийство должно было совершаться просто и быстро, а не с затяжкой и болезненно. Это вызывало сумятицу и гневило тех, кто его нанимал. С той поры работа стала уже не такой изобильной, а без работы аппетиты Жнеца нуждались в другом выходе.