– Как ее девичья фамилия? – спросил Чарльз Уоллес.

Мег нахмурилась:

– Не помню. А что?

– Да так, просто. Я совершенно ничего не соображаю. Но она сказала, что Слово дала ей ее бабушка… Ты не знаешь, как ее имя?

Мег в задумчивости прикрыла глаза:

– Бранвен. Да, точно! И она подарила мне на свадьбу пару льняных простыней. Они были грязные. Мне пришлось их постирать раз десять, и оказалось, что они великолепны. Они, должно быть, из ее собственного сундука с приданым. На них вышиты инициалы: БМЗ.

– И что значат М и З?

– Не помню…

– Думай, Мег. Давай я попробую вникнуть в это.

Мег снова закрыла глаза и попыталась расслабиться. Ощущение было такое, как будто от чрезмерной мыслительной нагрузки ее мозг сделался слишком жестким и закрытым, и она, медленно и глубоко дыша, открыла его – и воспоминания и мысли высвободились и всплыли в сознании, где можно было поделиться ими с Чарльзом Уоллесом.

– М… – медленно проговорила Мег. – Я думаю, М – это Мэддокс.

– Мэддокс. Что-то такое вроде бы припоминается, но не могу сообразить. Мег, я хочу, чтобы ты рассказала мне о ней все, что только сможешь.

– Я мало что знаю.

– Мег… – Зрачки его глаз расширились настолько, что от радужки осталась лишь светло-голубая полоска по ободку. – Каким-то образом она получила нечто, способное помочь справиться с Бранзилльо.

– Это… это…

– Чепуха. Так сказали бы близнецы. И так оно и есть. Но она пришла к нам не когда-нибудь – именно сегодня, хотя прежде ее в гости было не зазвать. И ты сама слышала, она сказала, что не хотела идти, но ее что-то заставило. А потом она начала вспоминать Слово, о котором не вспоминала с самого детства, и велела мне воспользоваться этим Словом, чтобы остановить Бранзилльо.

– И она сказала, что мы считаем ее деревенщиной.

– Но она вовсе не деревенщина. Мама с папой это знают. А их никто не назовет фантазерами. Ну а что означает З?

И снова Мег покачала головой:

– Не знаю. Даже не помню, спрашивала ли я ее об этом, хотя вроде как должна была.

– Бранвен Мэддокс. Бранвен З. Мэддокс. – Чарльз Уильямс потер лоб. – Мэддокс. Отгадка где-то здесь.

Котенок зевнул и недовольно фыркнул, как будто они его побеспокоили. Мег осторожно погладила его по головенке, потом почесала мягкую шерстку на подбородке. Котенок замурлыкал снова и медленно прикрыл глаза.

– «Мэддокс» – это не то песня, не то баллада про то, как сражались два брата, что-то вроде «Чайльд Гарольда». Или, может, эпическая поэма… – Чарльз Уоллес спрятал лицо в ладонях. – Ну почему я не помню?! – с отчаянием воскликнул он.

– Это так важно?

– Да! Не знаю почему, но важно. Мэддокс схватился со своим братом и прогневал богов…

– Но Чарльз, при чем тут эта старая история?

– Это ключ к разгадке. Но я никак не могу сообразить… На улице очень холодно?

Мег удивленно посмотрела на него:

– Думаю, не очень. А что?

Чарльз Уоллес выглянул из окна:

– Снег не тает, но ветра особо нет. И мне нужно послушать.

– Лучшее слушательное место – звездный валун.

Чарльз Уоллес задумчиво кивнул. Большой плоский камень, оставшийся от тех времен, когда здесь расползались ледники, и прозванный семейством Мёрри звездным валуном, потому что на нем было здорово лежать и смотреть на небо – ничто не мешало, – действительно был хорошим местом, чтобы сесть и послушать. Когда они забирались на этот камень, чтобы посмотреть на звезды, оттуда видно было до самых холмов за долиной. За камнем рос небольшой лес. Оттуда была не видна – да и почти не слышна – цивилизация. Изредка доносился рев грузовика с отдаленного шоссе либо шум самолета с неба. Но по большей части там было достаточно тихо, чтобы слышать музыку времен года. Иногда по весне Мег казалось, будто она слышит, как растет трава. Осенью вокруг без конца распевали древесные лягушки, словно не желая отпускать лето с его радостями. Зимой, когда быстро холодало, Мег иногда пугал звук льда, замерзающего с треском, резким, как выстрел. Нынешняя ночь должна быть тихой – если не случится еще чего-нибудь необычного или пугающего. Для древесных лягушек, цикад и сверчков было уже слишком холодно. Можно было услышать разве что, как несколько листьев устало вздыхают на ветвях да как шуршит, расступаясь, высокая трава, в которой торит свой путь какой-то ночной зверек.

– Хорошая идея, – сказал Чарльз Уоллес. – Я пошел.

– Я с тобой.

– Нет. Оставайся здесь.

– Но…

– Ты помнишь, как на прошлой неделе, когда ты сильно простыла, доктор Луиза боялась, что у тебя начнется пневмония? Тебе нельзя рисковать простудиться снова. У тебя же ребенок.

– Ну ладно, Чарльз, но…

– Мег, – мягко сказал он. – Меня что-то удерживает, и мне нужно освободиться. Мне нужно побыть одному. Но мне очень надо, чтобы ты вникала со мной.

Мег забеспокоилась:

– Но я совсем отвыкла…

Вниканием они звали способность быть с другим, какое бы расстояние вас ни разделяло, и говорить на языке глубже слов. Чарльз Уоллес родился с этим даром. Понемногу Мег научилась понимать мысли, которые он посылал ей, узнавать то, что он хотел ей сообщить. Вникание намного превосходило обычное экстрасенсорное восприятие, и хотя для Чарльза Уоллеса оно было естественным, как дыхание, от Мег оно требовало глубокой сосредоточенности. Чарльз Уоллес и Кальвин – лишь с ними двумя она могла говорить на этой речи глубже слов и слышать их.

– Это все равно что плавание, – заверил ее Чарльз Уоллес, – или езда на велосипеде. Стоит лишь научиться, и ты никогда этого не забудешь.

– Я знаю… но я хочу пойти с тобой. – Она попыталась утаить мысль: «Чтобы защитить тебя».

– Мег. – Голос его был настойчив. – Ты нужна мне, но ты нужна мне здесь, чтобы вникать со мной на всем пути, от начала до конца.

– На пути куда?

Лицо Чарльза Уоллеса было бледным и напряженным.

– Я пока не знаю. У меня такое ощущение, что это будет долгий путь, но то, что нужно сделать, нужно сделать быстро.

– Но почему именно ты?

– Может, и не я. Мы точно не знаем. Но кто-то же должен.

«Если никто этого не сделает, – подумала Мег, – тогда этому миру конец – во всяком случае, тому миру, каким мы его знаем».

Она обняла брата и поцеловала.

– Мир да сопутствует тебе.

Мег выключила свет, легла и стала ждать, когда в ее сознании зазвучит голос Чарльза. Котенок потянулся, зевнул и снова заснул, и его глубочайшее безразличие действовало успокаивающе. Потом Мег села, внезапно заслышав собачий лай.