Кто такая Лиза?

Она пожимает плечами:

– Я просто кассирша.

Просто?

Ее работа – получать оплату за услуги. Она никогда не видит лиц пациентов, только их счета.

Она и ее коллеги – женщины, делившие маленький кабинетик над складом, – прочитали о Марти и обратились к руководству больницы. Лиза сделала копии статьи и отдала их Кимберли Рид, заведующей отделом протезирования. Еще одна сотрудница отыскала Марти.

Все женщины со второго этажа – Шэрон Спитс, Алида ван Хорн, Ирен Фланик, Роуз Джонсон и Аннет Филипс – хотели помочь Марти снова играть в бейсбол с сыном и кормить малютку-дочь из бутылочки.

Благодаря их заботе и настойчивости Марти бесплатно получил роботизированную руку-протез, стоившую 58 тысяч долларов.

Телекамеры наперебой ловили картинки – как Марти испытывает свою новую руку, подбирает ею салфетку, ставит подпись, держит бутылочку. Но камеры не засекли тот момент, когда Марти благодарил женщин, которые помогли этому случиться.

– Замечательные вы мои, все это просто изумительно, – сказал Марти. – Вы – великие люди!

Марти то и дело сжимал и разжимал пальцы, взахлеб рассказывая, как сильна его новая рука.

– Ну-ка, сделай этот чисто мужской жест – почешись! – пошутила Лиза.

– Только не этой рукой! – рассмеялся в ответ Марти.

Он закатал рукав, чтобы показать ее женщинам во всей красе.

– О Боже мой, красота-то какая! – ахнула Ирен.

– Я такого даже представить себе не мог, – проговорил Марти, борясь с подступающими слезами.

Он пообещал как-нибудь навестить их вместе с женой и детьми, потом поднял свою новою руку и помахал им на прощание, как будто ему это ровным счетом ничего не стоило.

Люди всегда говорят: «У тебя не будет второго шанса произвести первое впечатление».

Слава Богу, что люди в моей жизни были достаточно милосердны, чтобы не один раз давать мне второй шанс!

Сколько раз я производила плохое первое впечатление – и не сосчитать. Когда я еще студенткой впервые переступила порог новостной редакции, чтобы встретиться с моим наставником, на мне была черная блузка с серебряными блестящими полосками, кружевным воротничком и рукавами, которые вздымались над предплечьями, подобно воздушным шарикам. Белая юбочка из марлевки, пара черных чулок и снежно-белые туфли дополняли ансамбль. Кому-нибудь следовало бы вызвать полицию моды, чтобы мне выписали штраф.

Два года спустя я пришла в редакцию на собеседование по поводу работы. В тот раз я была настроена серьезно. На мне был мой единственный костюм. От этого собеседования в газете «Бикон Джорнел» в Экроне зависело столь многое! Мне было 30 лет, я была матерью-одиночкой без денег, зато с большими мечтами. Я хотела стать настоящей журналисткой, из тех, что способны оплачивать аренду квартиры, занимаясь исключительно писательской работой. Пытаясь устроиться хотя бы на испытательный срок, я уже испортила свое первое впечатление. В газете «Питтсбург Пресс» редактор спросил о моих хобби и интересах. Я признавалась в любви к скрипичной музыке, но проглотила язык, когда примерно час спустя он задал мне вопрос об Исааке Стерне. В голове у меня моментально стало пусто.

Люди в моей жизни были достаточно милосердны, чтобы не один раз давать мне второй шанс!

Я также пыталась устроиться на испытательный срок в газету «Детройт Фри Пресс». Редактору понравилось мое резюме, и он попросил меня написать эссе. Я печатала свое могучее эссе на разваливающейся печатной машинке. Исправления пришлось вносить карандашом. Редактор мне так и не перезвонил. Наконец, после тридцати писем с отказами маленькая газетка в городке Лорейн, штат Огайо, «Лорейн Джорнел», взяла меня в 1986 году на испытательный срок, который превратился в постоянную работу.

Иногда теми, кому нужен второй шанс, оказываемся мы; иногда от нас зависит, дать ли его кому-то другому. Иногда случается и то, и другое. Так и было с самым потрясающим боссом, какой только встретился мне в жизни.

О нем ходили легенды. В большинстве своем – правдивые. По редакции летали мусорные корзины. Головы летели с плеч. Взрослые мужчины рыдали. Мой первый редактор, Джон Коул, был этаким Лу Грантом на стероидах. Он выделил мне стол, стоявший точно под звонком, который трезвонил, когда у нас наступал дедлайн. Но сидеть под звонком было не так плохо, как сидеть прямо за дверью его кабинета в редакции «Лорейн Джорнел». Гнева Джона страшились все. Он увольнял людей и вновь брал их на работу, иногда в один и тот же день.

Однажды ему так не понравилось то, что он увидел в газете, что он влез на стол посреди новостной редакции, выдал длинную тираду о том, что он мог бы с тем же успехом бросить все и помереть, а потом улегся на пол.

Как-то раз один фотограф показал ему фотографию к статье с изображением монахини в полном одеянии, плещущейся в озере Эри.

– Что ты об этом думаешь? – спросил у меня Джон. Вопрос с подковыркой. Интересно, ему-то самому нравится?

– Эээ… она интересная? – полуспросила, полуответила я.

– Нет, неинтересная, – отрубил Джон. – Это клише.

А потом разорвал фото в клочки и осыпал ими ботинки фотографа.

Джон был матерым волком. Под его руководством матерели и мы. Он был из тех начальников, которые навсегда делают тебя другим человеком. Многие годы спустя ты по-прежнему несешь на себе его отпечаток – и шрамы. Он стал редактором газеты, когда ему было 29 лет. Люди, работавшие с ним, описывали его одними и теми же словами: переменчивый, требовательный, умный, бесстрашный, странный, безапелляционный, грубый. Они называли его крестоносцем, презирающим коррупцию, – он прославлял истину и никогда ни перед кем не трусил.

Джон стоял за нас горой. Я не раз слышала, как он вопил по телефону собеседнику: «Это мои репортеры! Если у вас проблемы с моими репортерами, значит, у вас проблемы со мной!»

Конец проблемы.

Когда я была еще молодой и зеленой, другой репортер спихнул мне статью, которую ему поручили, но делать ее он не хотел. Это означало, что мне снова придется засидеться за полночь – сверх моего собственного задания, посвященного работе мэрии. Я смахнула слезы на письменный стол.

– Бретт, а ну-ка, иди сюда! – крикнул Джон.

Он бросал мне вызов, призывая стать круче.

– В моей новостной редакции нет места слезам! – рявкнул он. О, если бы он только знал, сколько слез было пролито в этой редакции!

– Не позволяй людям тебя запугивать! – вопил он.

Странно, но я вышла из его кабинета, чувствуя себя лучше, как будто он налил мне чашечку храбрости. Потом он призвал к себе того репортера. Слушая его вопли, я старалась не улыбаться. Пару минут спустя репортер подошел к моему столу, не глядя на меня, попросил вернуть ему то самое задание, а потом пробормотал: