– Я запомню твои слова, – произносит Карлос, и по его голосу я слышу, что он улыбается.

* * *

Этим вечером мне предстоит составить еще несколько букетов. Я погружаюсь в работу с головой: подрезаю стебли, завязываю идеальные банты из лент органди и гро-гро, творю великолепные цветочные композиции. Это один из самых приятных моментов в моей работе – придумывать нечто чудесное, что наверняка сделает чей-то день лучше. Я собираю букет из подсолнухов и гортензий к пятидесятилетнему юбилею. Яркие стрелиции, лилии и красные цветки зверобоя с пожеланием скорейшего выздоровления. Десяток роз – предсказуемо алого цвета – для некой Эмили. На карточке слова: «Я, возможно, козел, но я твой козел. Простишь меня? Джим». Я невольно начинаю хихикать. Выбор цветов, конечно, без фантазии, но я внутренне надеюсь, что у них с Эмили все будет хорошо.

Неожиданный элемент работы в цветочном магазине. Некая интимность, которой поначалу не предполагаешь. Ты не можешь не задуматься о больной родственнице: поправится ли тетя Рут? Или об этом важном юбилее: я воображаю себе пожилую пару, которая сидит на скамейке у океана и смотрит, как волны накатывают на берег; они все еще держатся за руки, несмотря на прожитые годы. Каково это: состариться вместе с кем-то? Знать все секреты этого человека и все равно его любить? Не просто забыться в объятиях какого-то парня, как мама или Мия, а потом снова вернуться в реальность.

Когда я заканчиваю с букетами, остается всего час до закрытия магазина, поэтому я приступаю к решению задач и готовлюсь к очередному тесту по матанализу. Пишу уравнения в своей тетради, пытаясь прогнать всплывающие образы: разрез его глаз, изгиб губ, тепло его пальцев на моей коже, когда он стирал блестки. Я концентрируюсь на производных и дифференциалах. А не на мыслях о парнях, которые подходят к тебе вплотную, так что становится трудно дышать. С чего мне вообще думать о нем? Еще раз напоминаю себе: я слишком усердно трудилась и слишком близко подобралась к тому, чтобы оставить эту жизнь позади. Мою дерьмовую школу, наш крошечный разваливающийся дом. Меня ждет большее, я знаю это.

Когда над дверью снова звенит колокольчик, я разворачиваюсь чересчур поспешно и роняю ножницы на пол. Падая, они едва не протыкают мне правую ногу.

– Дерьмо, – бормочу я, нагибаясь за ними.

– Все в порядке? – раздается голос. который я сразу узнаю, потому как втайне надеялась, что услышу его снова.

Я поднимаю ножницы и медленно выпрямляюсь.

– Будет еще лучше, если вы перестанете заставать меня врасплох.

Тэйт стоит у смой двери. В руках у него два картонных держателя с четырьмя стаканами кофе в каждом. Он бегло окидывает меня взглядом, задерживая его на руке с ножницами.

– Вы отложите оружие, если я скажу, что принес вам кофе? – Он приподнимает один из держателей словно в знак примирения.

– Восемь стаканов?

– Я же не знаю, какой вы любите.

– А кто сказал, что я вообще люблю кофе? – парирую я, чувствуя, как улыбка вот-вот расползется по моему лицу.

Тэйт смотрит на стаканы, потом снова на меня.

– Вы любите кофе?

– Возможно, – говорю я. Ну, конечно, люблю.

Тэйт подходит к прилавку и ставит на него картонные держатели. В воздухе разливается сладкий аромат кофе, взбитого молока и корицы.

– Какие у меня варианты? – Я знаю, что не должна ему подыгрывать. Мне просто нужно попросить его уйти. И тем не менее запах кофе так меня притягивает, что вопреки рассудку я иду к прилавку.

– Черный кофе, без всяких излишеств? – спрашивает Тэйт, показывая на один из стаканов. Его хрипловатый голос заставляет вопрос звучать слишком интимно для подобного случая.

Я качаю головой.

Его взгляд скользит по стаканам с кофе, потом снова устремляется на меня.

– Мокко со взбитыми сливками?

– Нет.

– Может, латте с карамелью и обезжиренным молоком?

Я снова качаю головой. На самом деле мне все это начинает нравиться. Я испытываю удовольствие, отметая каждый вариант, словно тем самым напоминаю нам обоим, что ему нечего мне предложить.

Тэйт прищуривается, ничуть не смущаясь, а затем поднимает один из оставшихся стаканов и протягивает его мне.

– Чай со взбитым миндальным молоком и щепоткой корицы.

Я вздыхаю. Молча беру стакан у него из рук. Проклятье.

Уголки его губ растягиваются в едва заметной самодовольной улыбке.

– Это не значит, что я пойду с вами на свидание, – замечаю я.

– Я и не прошу.

Я делаю глоток чая, и напиток приятно согревает мое горло; это именно то, что мне нужно, чтобы продержаться остаток вечера.

– Спасибо, – с усилием говорю я.

Его темные зрачки опускаются ниже, задерживаясь на уровне моего рта, и я прикусываю нижнюю губу, ощущая внезапный прилив жара. А затем он неожиданно забирает оба держателя с прилавка – за вычетом одного стакана – и поворачивается к двери.

Я открываю рот, собираясь спросить: «И это все? Это все, ради чего ты приходил?» А потом одергиваю себя и сжимаю губы.

Остановившись на полпути к выходу, Тэйт произносит:

– До свидания, Шарлотта.

И снова исчезает. Но на этот раз я ничего не могу с собой поделать – я надеюсь, что он вернется.

На следующий день, на уроке английского, я не рассказываю Карлосу про Тэйта.

Во время ланча я не рассказываю Карлосу про Тэйта.

После школы, прощаясь с Карлосом перед тем, как отправиться на стажировку в Калифорнийский университет, я не рассказываю ему про Тэйта.

Не знаю, что меня удерживает. Может, тот факт, что разговоры о Тэйте только усугубят и без того сложную ситуацию. Потому что сколько бы я ни пыталась… я не могу перестать о нем думать.

В среду у меня появляется такое чувство, словно все мое тело – провод под напряжением, который гудит и искрится на концах. Мне не терпится оказаться на работе и выяснить, придет ли Тэйт снова. Я знаю, что не должна надеяться; знаю, что меня все это не должно волновать. Но сколько бы глубоких вдохов я ни делала, чтобы успокоиться, сердце продолжает выпрыгивать из груди.

Последние несколько часов моей смены пролетают быстро, и, когда уходит последний покупатель, я подхожу к окнам магазина и смотрю на тротуар, надеясь увидеть его. Но его там нет. Я говорю себе, что будет лучше, если Тэйт никогда больше не появится. Но никак не могу избавиться от чувства разочарования.

Потом я вспоминаю, почему дала себе обещание держаться подальше от парней, особенно таких, как Тэйт. Моя бабушка делала все, чтобы жизнь ее дочери была лучше, чем у нее, но у мамы появились мы. Она была слишком юной, не способной поднять нас на ноги. Наши отцы появились и исчезли, как и все прочие мамины бойфренды, которые требовали ее внимания, отнимали у нее деньги, время и счастье. Я думаю о Мии и Лео, маленьком Лео, который не знает еще, кем могла бы стать его мать, не знает, что она так же умна, как и я, а может, и умнее. Но Миа не поступит в колледж; ее жизнь остановилась, сестра осталась у разбитого корыта со всем своим потенциалом. Нет слова хуже, чем потенциал. Оно – обо всем, чего никогда не случится.