Для банка же его деньги — капитал с самого начала, раз они приносят прибыль в виде процентов. Но банк ничего не производит, откуда проценты? Маркс объясняет: прибылью с банком делится промышленник.

Все формы общественного капитала — торговый, банковский, промышленный — и сами развиваются, и друг другу дают такую же возможность. Эта рациональность развитого капитала отличает его от тех форм капитала, которые Маркс называл «допотопными», — торгового и ростовщического. Хотя на поверхности явлений кажется, что банкир — тот же ростовщик. А разница принципиальная…

Капитал в его примитивных формах — торгового и ростовщического — накапливался со Средневековья, незаметно меняя жизнь Европы. Торговый капитал немецких ганзейских городов — чего стоят одни Бременские ярмарки! — доставлял по торговым путям экзотические пряности, пряжу, золото и еще массу товаров. Рядом с ним — ростовщический капитал, который менялы-евреи, жившие в Европе еще с Рождества Христова, поставили к XV веку на широкую ногу… Людям всегда хотелось больше денег, они торговали, ссужали, искали прибыль где только можно. Но торговый и ростовщический капиталы существовали в системе совсем других отношений, докапиталистических.

Торговый капитал вез на рынок товары, которые были вне конкуренции, никаких аналогов в Европе местные промышленники произвести не могли: мануфактур, фабрикантов мало, свободного труда еще нет — крестьяне по большей части еще привязаны к земле. Ростовщик не знал удержу в своем желании получить как можно больше. Его не заботила судьба должника. Он давал в долг расточительному вельможе, зная, что в случае чего заберет его драгоценности и экипаж. Давал и мелкому ремесленнику, зная, что, если тот разорится, он заберет за долги его мастерскую. И крестьянину давал, хоть тот мог быть обвешан податями и было ясно, что долг он вернуть не сможет. Так ростовщик заберет его клочок земли. Он всеяден в своей страсти урвать здесь и сейчас, а там хоть потоп и умри все живое.

Не было простора для конкуренции, пока одна за другой не стали происходить буржуазные революции в XVII–XVIII веках, а в середине XIX века не начались промышленные революции. Вот тут мир изменился кардинально, возник общественный капитал, который все свои формы — промышленный, торговый, денежный, то есть банковский, — заставил жить по единым законам. Как только сложились единые для всего общества пропорции нормы прибыли, стоимости рабочей силы — то есть рыночные цены на все товары, тут все допотопные формы капитала либо переродились, либо сгинули.

Банковский капитал — в отличие от ростовщика — всегда знает свое место в дележке денег заемщика, кем бы заемщик ни был — промышленником или обывателем, явившимся за ипотечным или потребительским кредитом. Его интерес не в том, чтобы побольше процентов содрать, а в том, чтобы побольше денег ссудить. И сегодня, и завтра, и через год. Чем меньшую часть прибыли он отнимет в виде процентов у промышленника, тем больше у того вырастет производство. Значит, заемщик сможет взять еще больше кредитов, снова расширить производство и снова взять больше кредитов. Он произведет больше товаров для покупателей, а те захотят немедленно все это купить и тоже побегут за кредитами.

Человеку всегда кажется, что проценты банков бесстыже высокие — берешь же чужие деньги, а отдавать надо собственные. У всех свеж в памяти кошмар, пережитый валютными ипотечниками в 2015 году. Люди звонили друзьям в ужасе: «Что делать?! Мне нечем платить ипотеку — рубли обесценились! Квартиру отбирают!» Перед банками стояли пикеты…

В передовых странах банки нянчат своих заемщиков, готовы мусолить их проблемы, давая отсрочки, растягивая сроки погашения кредитов. Им сто лет не нужно их имущество, взятое в залог, им надо вернуть свои деньги и снова дать их в долг — даже тому же неудачливому заемщику: они каждым клиентом дорожат. В России, где общественный капитал толком не сложился, сплошь и рядом встречаются банки-живодеры. Кредитуют всех подряд, не считая риски, просто задирая ставки процента. Принимают серые и левые документы. Случай из жизни: менеджер банка спрашивает клиента, который пришел за кредитом, сколько тот получает. Клиент говорит — 80 тысяч в месяц. А официально? Двадцать, остальное в конверте. И тут менеджер банка — не дядя с улицы! — просит клиента принести справку о зарплате, где были бы указаны именно 80 тысяч. Клиент, недолго думая, идет в бухгалтерию, где бухгалтерша — тоже недолго думая — выдает ему справку. Через полгода предприятие принимается резать серые зарплаты. Клиент не в силах платить кредит, и мало того, что банк отбирает у него купленную в кредит машину, на него еще заводят уголовное дело о мошенничестве за подлог документов.

Менеджер банка разве не понимал с самого начала, на что он толкает клиента? Не понимал, что серые деньги в конверте — штука такая, которая сегодня есть, а завтра может исчезнуть, и никто за это не в ответе? Понимал… Но ему было плевать — типичное поведение ростовщика. А клиенты разводят руками: «А что? Все так делают». Не предвидели и не могли предвидеть обвала рубля. Не понимают, что и серые конверты, и шаткость рубля им же и обернется боком.

Такие случаи кажутся массовыми, но это тоже видимость, банков-ростовщиков с каждым годом остается все меньше. Вымирают, как мамонты… Настоящие же банки и ведут себя рационально: дают кредиты только тем, кто точно сможет их вернуть. Кто брал кредит вчера и вернул его, тот сделает то же самое и завтра. Только так банковский капитал может сам расти. У него нет цели пустить должника по миру, залог — это лишь страховка на крайний случай, непрофильный актив для банка. Это не заработок, а лишняя головная боль.

Ставки российских банков кажутся бесстыдными, а это оборотная сторона неустойчивого положения заемщика. Мелкий бизнес зажат между поборами, бандитами и ментами. Сырьевые предприятия зависят от мировых цен на нефть, алюминий, сталь… У частных заемщиков зарплата неустойчивая. Все эти риски банки закладывают в величину процента. Для первоклассных заемщиков банк может накинуть 1 % к той рыночной цене, по которой он сам брал деньги, а менее солидным — добавить и 6 %, и 8 %. В итоге могут получиться те самые 15 %, которые так возмущают россиян. Вопреки представлениям обывателя, что банки «жируют» больше остальных, на самом деле они довольствуются весьма скромной прибылью — той самой «маржой». Она и происходит-то от слова «маргинальный» — то есть крайний, самый малый.

Так что же, если копнуть, получается, что капиталисты и банкиры люди весьма справедливые? Промышленный капитал против воли движет вперед технический прогресс, хотя это оборачивается для него снижением нормы прибыли. Банковский капитал довольствуется умеренной маржой, чтобы поддерживать своих должников в здоровом состоянии.

Увидеть суть вещей за внешней оболочкой непросто. Если прибыли крупных компаний растут из года в год, трудно понять, как это при этом норма прибыли снижается. Если человек каждый день сталкивается со ставкой 14–15 %, он считает, что банк бесстыдно наживается на людях.

Маркс изменил мир тем, что копал вглубь, вскрывая сущности, которых на поверхности не разглядеть. Все виды доходов капиталистов он разложил по полочкам, показав, что капиталисты с рабочими и друг с другом всегда рассчитываются на основе эквивалентного обмена.