Батый всегда умел рассуждать трезво, не злясь и не жалея сам себя. Что сделано, того не вернуть, Угедей умер, сильнейший враг Гуюк в Каракоруме и имеет возможность стать Великим ханом. Пока нет Великого хана, никакие походы невозможны. Это означало, что придется возвращаться обратно.

И вдруг Батыя пронзила еще одна мысль: уж очень своевременно скончался Угедей, как раз тогда, когда до разгрома всей Европы монголам остались считаные месяцы! Великий хан умер в ноябре, всем ясно, что раньше начала весны известия из Каракорума до Европы не дойдут… Не Туракина ли виновата в смерти мужа? Слишком уж ловкие люди, приехавшие в Каракорум от главного шамана Европы, крутились возле хана.

Но, как бы то ни было, Угедей мертв, и надо возвращаться, оставляя нетронутыми города вечерних стран. Если честно, то хана вовсе не вдохновляла возможность эти города взять. Лично Батыю, как и многим другим, вечерние страны совсем не нравились. Никакие красивые женщины не могли искупить отсутствие степи и богатств; то, что сами жители вечерних стран считали богатством, для монголов таковым вовсе не являлось. Он часто вспоминал богатейшие селения Азии и Китая.

В здешние города он просто брезговал въезжать. Приученный с детства, что мочиться в ставке или выбрасывать в ее пределах нечистоты запрещено под страхом смертной казни, отнюдь не брезгливый хан передергивал плечами, когда вспоминал, что в городах люди выливают нечистоты прямо себе под ноги (а то и на головы проходящим), что они не сжигают трупы, а закапывают их в землю, а то и вовсе оставляют, чтобы поклоняться этим останкам. И богатства, по представлению монголов, у вечерних стран особенного не было, золота не слишком много, богатые меха скорее у урусов, лошади хоть и есть, но такие, что лишь для забоя годятся, ни к чему не приспособленные, требующие постоянного ухода. Скота мало, и он тоже капризный.

Батый вдруг совершенно некстати вспомнил один из городов, где надеялся захватить мадьярского короля Белу. Разбив его войско подле города, хотя и упустив самого короля, Батый двинул тумены к стенам Пешта. У ворот города они увидели вышедшую навстречу странную процессию. Воины остановились, не зная, чего ожидать от этой толпы священнослужителей.

Во главе шел архиепископ, за ним два епископа и еще несколько священников несли мощи святых, иконы и другие церковные реликвии. Все старались, чтобы пение было стройным и голоса не дрожали.

Батый сделал знак остановиться, подозвал к себе толмача:

– Что это?

Тот быстро объяснил, мол, священники вышли встречать с иконами и мощами.

– С чем? Иконы я уже видел, это лица, нарисованные на досках. А что такое мощи?

По тому, как замялся толмач, стало ясно, что ответ не понравится. Батый нахмурился:

– Отвечай!

– Это… останки их почитаемых мертвецов, хан.

– Что?! Они вынесли нам останки своих мертвецов?!

– Но они им молятся, хан.

Лицо Батыя впервые за долгое время выразило хотя бы часть его чувств, такое бывало крайне редко, ведь сильный человек не должен показывать, что у него на душе или в уме. Но для хана услышанное оказалось столь омерзительным, что его все же передернуло. Движение рукоятью плети было недвусмысленным.

– Уничтожить!

Реликвии и люди, их вынесшие, перестали существовать. Как и жители Пешта…

Разве можно было жалеть таких глупцов?

Но хуже всего было то, что здесь почти не видно просторов, везде взгляд натыкался либо на каменные стены, возведенные людьми, либо на стену леса, либо на стену гор. Душа уже истосковалась по степным просторам, когда можно полдня скакать так, чтобы ветер свистел в ушах и грива коня развевалась, а степь все не кончалась…

Хану был нужен повод, чтобы повернуть морды коней на восток, и он этот повод получил. Смерть Угедея означала, что он может просто плюнуть на оставшиеся непокоренными грязные города вечерних стран.

Но Батыя интересовали уже не оставленные позади дрожавшие от страха жители вечерних стран, а судьба Великой империи и своя собственная в первую очередь. Очень скоро все будет решаться в Каракоруме, и он должен решить, как быть.

Батый умел видеть выгоду и угрозу, он прекрасно понимал, что тоже может побороться за место Великого хана, и столь же хорошо понимал, что не победит. Да, у него есть авторитет среди тех, кто воюет, кто ведет в бой тумены здесь, на западе, но для Каракорума он не столь важен. Улус Джучи поддержит своего главу, только улуса Джучи мало, чтобы его хозяин стал главой всех монголов. Батый может повлиять на выбор хана, но он не может стать самим ханом.

А Гуюк может, потому что его поддержат все, кто стоит за Туракиной и кто получит (и получает, в этом Батый не сомневался) из ее рук должности, богатства, привилегии. Этого будет достаточно, чтобы ненавистного Гуюка выбрали Великим ханом. И все, что может сделать Батый, – оттянуть эти выборы в надежде, что что‑то произойдет. Но надеяться не на что, Гуюк сильный и здоровый, а к тому же очень осторожный, и у Батыя своих людей в Каракоруме почти нет.

И все‑таки, как бы ни размышлял джихангир Бату, делать он должен одно: прекращать поход и разворачивать войска обратно в Каракорум. Но никто не должен подумать, что монгольские тумены уходят из‑за боязни, потому были оставлены заслоны, которым поручено с особой жестокостью расправиться с близлежащими городами и селениями.

Монгольские тумены, почтив как подобало память умершего Великого хана, поспешили на восток, только теперь южнее, чем шли туда. Все верно, к чему идти разоренными землями.

Снова ревели верблюды, снова скрипели повозки, кричали люди, поднималась пыль столбом, скрывая идущих с головой. Степи уже подсохли, но не успели выгореть на солнце, трава поднялась, идти было легко и привычно. Возвращаться домой, да еще и с такой большой добычей, всегда радостно.

Почему же столь задумчив джихангир?

Если для многих и многих воинов возвращение в родные степи было желанным, то для Батыя оно смертельно рискованно. Хан прекрасно понимал, что даже на курултай ехать опасно, он тянул время. Ко всем, кто мог встать на его сторону, Батый отправил гонцов, осторожных, ловких, верных, таких, что не попадутся и не предадут. Он хорошо понимал, что в Каракоруме нужны свои люди, и пытался решить для себя вопрос, как поступить.

Идти всем войском в Каракорум он не собирался, и не только потому что это означало потерять завоевания на западе, просто рядом с Гуюком им не жить, Гуюк все сделает, чтобы погубить своего врага, Туракина ему в этом поможет. Но и оставаться всем войском в кипчакских степях тоже нельзя. Отпустить часть туменов опасно, позади враги, которые не упустят возможности отомстить за разоренные земли. На севере русские князья, которые тоже постараются напасть…

Из многих зол всегда нужно выбирать меньшее, и вот теперь этот выбор предстояло сделать Батыю. Он знал, что под Великим небом нет ничего более неверного, чем судьба, способная меняться по сотню раз на дню даже для тех, кто убежден в своей силе и неприкосновенности. Жизнь полна зависти, коварства и предательства, яд и острый клинок решают в ней слишком многое. Но жизнь – борьба, и побеждает в ней сильнейший или хитрейший. Батый считал себя таким, значит, он должен обмануть всех – Гуюка, Туракину, саму судьбу…