Дядя Сема, крепко прижимая ружье к груди, понесся по коридору в папа-мамину комнату.

«Здорово я наврал про ружье, — ликуя, подумал Сашка. — Папку разве уломаешь! А теперь все. Намертво. Подарено, и все тут. Мне какое дело…»

Но тут кто-то сзади налетел на Сашку. Какой-то большой и лохматый шар. Шар развернулся и превратился в медведя.

Сашка прижался к стене, но в это время его по лицу задел чей-то хвост. Сашка невольно ухватился за этот хвост, но, к его ужасу, хвост остался у него в руке. Сашка с отвращением отшвырнул его, но хвост повис на нем, зацепившись за пуговицу его куртки.

Но тут Сашка увидел, что это вовсе не хвост, а рукав маминой кофты. Синий, в белый горошек. А вся мамина кофта, размахивая другим рукавом, скачет мимо него по коридору. Сашка бросился вдогонку за маминой кофтой.

Мамина кофта влетела в комнату и прямо с пола скакнула на шкаф.

Испуганно заговорила люстра стеклянными голосами. На люстре верхом сидела еще одна обезьяна и раскачивала ее, отталкиваясь от потолка длинной босой ногой. В коридоре зазвенел телефон. Сашка схватил трубку. «Может, мама?» — с надеждой подумал он. Но это был папа.

— Приехал? А? — нетерпеливо спросил папа.

— Приехал… — почему-то шепотом ответил Сашка и оглянулся.

— Мм… — затосковал папа. — Ну, дай, дай мне его к телефону.

— А ты скоро домой?

— Не знаю, ничего не знаю. Сижу здесь, вот досада, и жду «Степана». Никто ничего не понимает. Ну давай, давай его…

Сашка передал трубку дяде Семе. Дядя Сема заорал в трубку: «Витька! Речной пират! Сколько лет, сколько зим…»

А Сашка пошел в свою комнату, потому что он услышал из-за двери какое-то странное кряхтенье и ворчанье. И, предчувствуя что-то недоброе, Сашка открыл дверь.

Сашка замер. Посреди комнаты сидел большой, очень коричневый медведь.

Он сидел точь-в-точь, как сидят игрушечные мишки на полке в магазине — растопырив все четыре лапы.

Медведь наклонил тяжелую голову набок и что-то жевал. Маленькие глазки хитро поглядели на Сашку.

Медведь глубоко вздохнул, но с удовольствием. Видно, то, что он жевал, казалось ему очень вкусным.

Сашка пригляделся и ахнул. Большое круглое пузо медведя было сплошь усеяно цветами. Из густой шерсти наивно торчали ромашки и колокольчики.

— Мой гербарий!.. — прошипел Сашка. — Я для тебя его собирал, да?

Сашка сделал шаг вперед и сразу же шаг назад. Кто его знает? Может, он еще не очень-то дрессированный, этот медведь, может, еще полудикий.

И тут на полу между расставленными лапами медведя Сашка увидел свой альбом с марками. Вернее, это был уже бывший альбом. Он был весь изуродован и изжеван, смят, изодран в клочья. А тут еще эта зверюга лохматая нисколько не стесняясь, опустила когтистую лапу, выдрала еще одну станицу и преспокойненько запихала ее в свою пасть. Зажмурилась и начала лениво жевать.

— Дядя Сема! Дядя Сема! — отчаянно завопил Сашка.

Дядя Сема, потирая красное ухо, заглянул в дверь.

Сашка руками, головой, всем телом показал на медведя.

Лицо Симеона Симеоновича страдальчески сморщилось.

— А… — виновато протянул он. — Не доглядел я… Замутился со всеми делами…

Симеон Симеонович, тихо приговаривая: «Ах, ах, надо ж такому случиться», — поднял с полу альбом с марками. Сгреб цветы с медвежьего живота. Получился жалкий, печальный букетик.

В коридоре снова зазвонил телефон.

— Это меня! — выкрикнул дядя Сема и выскочил из комнаты.

Сашка с ненавистью посмотрел на медведя: «Ему-то что. А «Новая Гвинея»? Она, наверно, у него в животе уже переваривается…»

— Это вас, молодой человек, — церемонно сказал дядя Сема, появляясь в дверях, и поклонился Сашке, — если не ошибаюсь, какая-то барышня.

Сашка взял в руки теплую телефонную трубку. Она просто здорово нагрелась от уха Симеона Симеоновича. Сердце его сильно забилось.

— Саша, — сказала Катя низким чужим голосом. Но Сашка все равно ее сразу узнал. Катя не выдержала и прыснула.

— Отстань, — шепотом попросила она кого-то. Наверно, рядом стоял Борька. Конечно, это был Борька, кто же еще? Они звонили, наверно, из автомата. И стояли рядышком в тесной телефонной будке.

— А, это ты, — ответил Сашка, стараясь говорить холодно и обыкновенно.

— Это кто подходил? — спросила Катя.

— Так, дядя, — с торжеством сказал Сашка.

— Нет, правда? — уже настоящим, своим голосом сказала Катя. — А… звери?

— И звери тут. Где же им быть еще? — Сашка с трудом сдерживал ликование. — Заходи, Катя, сама увидишь.

— Нет, правда?

Катя замолчала. Сашка Услышал ее дыхание.

— Мы сейчас на футбол собираемся, — с сожалением сказала Катя и добавила просительно: — А после футбола можно?

— Мне какое дело. Когда хочешь, тогда и заходи.

— А ты на футбол не идешь?

— Билета нет — растерялся Сашка.

— А у меня лишний! Хочешь? — вдруг предложила Катя. — Не твоё дело, отвяжись, — свирепым шепотом мимо трубки сказала она кому-то.

Вот это да! Катя сама приглашала его на футбол. И даже билет предлагала. И это все при Борьке. Он стоял рядом, конечно, и все слышал.

— Отчего же, — сдерживая дрожь, тихо сказал Сашка.

— Через полчаса на моем дворе. Идет?

— Идет.

Сашка услышал в трубке короткие гудки. Сашка стоял и слушал их. Они, как цепочка, еще соединяли его с Катей, и ему было жаль класть трубку…

— Ба-ба-бах! Бум! — что-то дико грохнуло и загремело в папа-маминой комнате. Там случилось что-то ужасное. Наверное, там сразу рухнули стены и потолок.

В коридор из кухни, что-то жуя, выбежал Симеон Симеонович. Лицо у него было совсем белое. Черные усы на этом белом лице как-то выскочили вперед. Он, топая, пробежал мимо Сашки. Сашка со всех ног бросился за ним. В дверях они столкнулись и застряли.

Потом их сверху накрыла рычащая, дрожащая тяжелая шуба.

И так они все втроем — Сашка, Симеон Симеонович и медведь ввалились в комнату.

В комнате стоял не то туман, не то дым.

С потолка сыпалась известка. Острыми кусками, вздрагивая и страшно звеня, падало зеркало.

Посреди комнаты, держа в трясущихся лапах ружье, стояла обезьяна. В углу с жалобным визгом обнялись медвежата.