— Почему не игроки?

— Потому что «мы». Разве тебе доводилось видеть в Джунглях игроков, действующих заодно?

— Как твоя мозоль?

Марина улыбнулась.

— Вроде ничего…

Она повернула ступню так, чтоб я мог увидеть мозоль.

Так: автоматы, рюкзаки, одежда, веревка… Вроде все? Почему-то всегда грустно покидать убежище, даже такое ненадежное и холодное, как это дерево. Но что поделаешь: мы в Джунглях.

Я спустился на землю, помог Марине.

Белизна резала глаза. За ночь выросли сугробы. Ветви деревьев, еще не успевшие сбросить листья, стонали под навалившейся на них тяжестью.

На поляне лежало несколько трупов тварей. Это большая удача, новый козырь.

Я вытащил заточку и опустился на колени у ближайшего трупа.

— Что ты делаешь? — удивилась Марина.– Прекрати.

Я вспомнил, с каким отвращением она глядела, как я ел крысу на крыше Поезда.

— Без мяса нам не выжить.

— Прекрати.

— Не будешь ты — я буду, — отрезав перламутровый кусок, положил в рюкзак; по зеленой ткани расплылось багровое пятно.– Ведь я же не заставляю тебя…

Марина повела плечом, подкинув лямку автомата, и пошла вперед, проваливаясь в снег на каждом шагу. Я последовал за ней.

Железнодорожная насыпь за ночь превратилась в белый курган, но по шпалам идти гораздо легче, чем по лесу.

— Почему ты не ешь мяса?

Марина обернулась, поджидая, пока я догоню ее.

— Я не ем крыс и тварей, а мясо ем.

Я засмеялся.

— Что смешного?

— В Джунглях нет другого мяса.

— Ты плохо знаешь Джунгли.

Я умолк. Марина задумчиво смотрела на теряющуюся вдали дорогу.

— Еще километр — и устроим привал, — сказал я, увидев, что Марина опять захромала.

Снежинки кружились перед глазами, норовя проникнуть в нос, рот. Слева с треском сломалось и рухнуло дерево.

Снег повалил так густо, что я перестал видеть фигуру идущей впереди Марины. Эта непогодь нам на руку.

— Марина, привал.

Девушка вынырнула из белой пелены; на лице, разгоревшемся от ходьбы, таяли снежинки.

— Ура!

— Ты могла бы сказать, что хочешь передохнуть.

— Да ладно.

Мы спустились с насыпи и вошли в лес. Уходить далеко от дороги опасно, можно заплутать или наткнуться на стрелков. У ближайшего поваленного дерева я остановился, положил на снег рюкзак.

Марина села на комель, принялась расшнуровывать ботинок.

Разводить костер в лесу — дело рискованное, но после ночи, проведенной на дереве, нам необходим кипяток. Густой снегопад скроет дым.

Я чиркнул зажигалкой. Сырые листья — не бог весть какая растопка, от них больше дыма, чем огня.

С третьей попытки ветки все-таки занялись — костер запылал.

Заточкой я отковырял со ствола березы несколько наростов мутного льда. Но в чем его растопить? Свой котелок я потерял еще до посадки на Последний Поезд.

— Андрей.

Я оглянулся — девушка забинтовала ногу какой-то тряпицей и уже натягивала ботинок. Улыбаясь, она постучала себя по голове; звук получился гулкий, как от колокола.

— Ты чего?

И тут же понял, что она имела в виду.

Снял шлем, сорвал с него ткань, — черт возьми, отличный котелок.

Лед зашипел, подернулся облачками пара. Скоро обзаведемся кипятком. К этому времени неплохо бы и пожевать приготовить.

Я срезал толстую ветку, сделал ловец. Вынул мясо — парной запах защекотал ноздри.

Марина, поглядывая на меня, достала из своего рюкзака пакет с желтоватым порошком.

— Концентрат.

— Погоди, вскипит вода, разведешь.

От запаха жарящегося мяса у меня закружилась голова — чертову прорву времени ничего не ел. Котелок забурлил, я снял его и протянул Марине. Спеша и обжигаясь, она сделала несколько глотков.

Мясо дошло, и я накинулся на него, отрывая зубами большие куски. Хоть бы кто не прилез на запах…

— Можно… мне… — вдруг сказала Марина.

Я взглянул на нее, вспомнив, что ничего не ела с Последнего Поезда.

— Держи.

Отрезал половину, протянул ей.

— Это много.

Я промолчал: конечно, много.

— Не люблю концентрат, — призналась Марина, вытирая рукавом залоснившийся подбородок.

Ну, еще бы.

Шлем-котелок почти опустел, Марина выплеснула мутные остатки на костер.

— Идти сможешь?

Она кивнула.

Снег прекратился. Лес, нахлобучивши мягкие шапки, держал в объятиях уходящую вдаль железнодорожную насыпь. Идти будет не просто.

— Какая красота, — сказала девушка.

Показалось солнце. Волосы Марины вспыхнули. Что-то шевельнулось во мне, прямо как на крыше Последнего Поезда, когда я не смог скинуть раненого игрока. Липкий, неотвязчивый страх за Теплую Птицу исчез.

Мне захотелось что-то сказать девушке — но что? Джунгли замерли в ожидании.

Марина смотрела на меня.

Образ другой женщины — Гали из недавнего всполоха — внезапно возник перед глазами; Галя сказала: ты игрок, Андрюша. Страх перед смертью вновь овладел мной: кругом были Джунгли.

— Найти бы до вечера КТСМ — на дереве ночевать неохота, — пробормотал я.

Марина кивнула.

На каменных стенах — рисунки. В углу — уродливый металлический прибор в переплетении разноцветных проводов, заржавленный и мертвый. Крыши нет. Двери — тоже.

Марина положила на земляной пол рюкзак, автомат. Принялась

рассматривать рисунки.

— Что там?

— Посмотри.

Я приблизился. Это было изображение трахающихся мужчины и женщины: мне уже приходилось видеть подобное.

— Схожу за дровами, — хмыкнул я.

Принес сушняка.

— Интересно, для чего бывшим служили эти будки? Не для нас же их строили?

Марина подняла голову.

— Эта будка измеряла скорость поезда.

— Вот как. Откуда ты знаешь?

Она принялась ломать об коленку, плотно стянутую тканью цвета хаки, сухие ветки, складывать на заготовленное место посреди помещения.

— Просто знаю…