Беспокойство начинает овладевать тобой. Что скажут эти ребята, если обнаружат у тебя три кило кофе? Вы что, не знали, что ввоз кофе из Италии запрещен? Подруга как-то сказала тебе, что кофе и бананы являются символами колониализма, поскольку они куплены за гроши у обитателей третьего мира. А джинсы и кока-кола — это знак низкопоклонства перед Америкой. Так что за ввоз в Восточную Европу этих вещей тебя могут и посадить. Да, надо было раньше думать — в этой непонятной стране за такую промашку можно очутиться в тюрьме. Встать на преступный путь здесь легче, чем дошлепать до соседней улицы. Вот так, в здравом уме и трезвой памяти, становятся отпетыми злодеями. Нельзя было соблазняться идеей, что можешь оказаться полезной людям. Снова и снова ругаешь себя. Ты не тот человек, который приходит людям на помощь. Ты годна лишь на то, чтобы без всякого смысла трястись в ночном поезде и губить их. Нужно помнить об этом. Не суй свой нос куда не надо — разобьешь его в кровь.

Как следует покопавшись в вещах твоих попутчиков, мундиры покинули купе. Удивительно, но до твоего рюкзака они даже не дотронулись. Чтобы сэкономить время, они с самого начала выяснили, где твой багаж. Ощущаешь себя обманутой. Вдруг чувствуешь, что готова расхохотаться. Наверное, они считают, что представительнице капиталистической страны не возбраняется иметь при себе символ колониализма в виде кофе. А потому и обыскивать ее незачем. Таков твой личный комментарий к ситуации. Этому комментарию ты и смеешься в голос.

Попутчики в течение четверти часа сохраняли на своих лицах полную индифферентность, но теперь к одному из них вернулась улыбчивость. И тогда все оттаяли, стали подшучивать над тобой, вытащили пачки с кофе из твоего рюкзака, рассовали их по чемоданам. Потом протянули тебе два пресных печенья — наверное, хотели отблагодарить.

Ранним утром, когда поезд прибыл в Загреб, в ногах еще ощущалась тяжесть прошедшей ночи. Ты рассчитывала, что людей здесь сойдет много. Однако, пока ты стояла на платформе, поправляя воротник и озираясь, все они уже успели раствориться в холодном воздухе раннего утра. Песчаного цвета дома, там и сям запевают птички. С вокзала ты шагаешь куда глаза глядят. Рассчитываешь спросить дорогу у прохожих.

Только церковь выглядела, словно живое и теплое существо. Все остальное казалось каким-то неживым. По обе стороны дороги тянулись глухие ограды, за которые не проникал взгляд. Вскоре ограды все-таки кончились, ты увидела сад. Женщина в платке сидела на корточках, спина колесом. Руки опущены в таз. Наверное, она стирала. Женщина почувствовала чье-то присутствие, подняла голову, увидела на дороге тебя. Она не улыбнулась, не изумилась — просто покачала головой, посмотрев на тебя как на нечто, что оказалось в неположенном месте. И тут же уткнулась в свой таз. Ты подумала: раз нет никаких причин для твоего нахождения здесь, то и тебя самой здесь тоже нет. Ноги, еще не отошедшие ото сна, стали немного легче.

Вдруг вспомнилось — как будто это было давным-давно — странное ночное ощущение от своих ног. Будто сверху до щиколотки — твое собственное тело, а ступни — в тесных туфлях — чужие, словно их приставили. Неужели это твои ступни, твои пальцы? Они занемели и ничего не чувствуют. Не отрубайте их, пожалуйста! Видишь топор и бородатого дровосека. Кричишь от ужаса. Брось топор! Тут ты и проснулась. В вагоне откуда-то поддувает, сквознячок прошелся по ногам, они озябли. Напрягаешь лодыжки, как напрягают глаза, и будто бы даже видишь этот сквозняк. Словно научилась видеть ногами. Подтягиваешь колени к животу, сворачиваешься клубком прямо на сиденье. С самого твоего балетного детства тебе приходилось делать упражнения на растяжку, и потому твое тело стало необычайно гибким, так что иногда людям от этого даже становилось неприятно.

Ты миновала часть улицы без глухих оград, остановилась, вернулась назад, чтобы спросить дорогу у женщины с тазиком, но тут тебя одолела нерешительность. И не в том дело, что мы не понимаем друг друга. Нет, причина беспокойства была в другом. Тебе почудилось: невозможно будет доказать этой женщине, что вы с ней находитесь в одной и той же точке пространства. Тебя просто не было на ее сетчатке.

Дорога, мощенная камнем, была довольно неровная, из-за чего ты спотыкалась и один раз чуть не упала. Поэтому ты решила смотреть под ноги. В какой-то момент ты вдруг поняла, что шаркаешь. Когда это ты приобрела такую походку? Ты цеплялась за камни не из-за неровностей дороги, а из-за того, что недостаточно отрывала подошвы от земли.

Сегодня ты уже успела один раз почувствовать неуверенность в ногах. Еще утром, когда спускалась из вагона на платформу по крутой лесенке, тебе стало не по себе и пришлось, словно старухе, схватиться за поручень. Между вагоном и платформой было меньше метра, в лесенке — три ступени, но ноги прямо свело от ужаса, будто тебе предстояло спуститься по пожарной лестнице с десятого этажа. Прежде чем ступить на платформу, ты ощупывала ее носками, словно внизу была болотная топь, вода или раскаленные камни. Пока сильные руки поезда несли тебя сквозь ночь, ты успела позабыть о грязи земли. И вот теперь с этим ощущением чистоты ты будто впервые спускалась на землю — а твои ноги стали прозрачно-белыми, словно от водянки.

Дорогу перебежала черная кошка. Она не смотрела на тебя, но точно вычислила твою скорость и двигалась так, чтобы не слишком приблизиться. Навстречу шел мужчина лет сорока с лишним, в потертом пиджачке. Ты хотела было окликнуть его, но он появился так внезапно, что ты растерялась и отвела глаза.

Вдалеке послышался шум — похоже, там был рынок. Ты пошла на этот звук. Каменная мостовая сменилась грунтовой дорогой. Никакой уверенности в том, что ты приближаешься к центру города, не было.

Во время своих блужданий ты набрела на парк. За шеренгами деревьев высился холм, окна выстроившихся там домов смотрели свысока глазами-окнами без глазниц. Дома казались слишком высокими для своих трех или четырех этажей, повидавшие виды серые стены своей мрачностью наводили на мысль о грозящем ливне. Впрочем, небо было голубым.

Дорога уходила вверх. Улицы были полны людей. Увидев столько людей сразу, ты забыла, что хотела спросить. Чем спрашивать дорогу, лучше узнать, куда вообще стоит пойти. Что ты хочешь увидеть в этом городе? Смотреть здесь, в общем-то, нечего. Лучше уж отправиться на ночном поезде в Белград. Провести день здесь, а ночью уехать.

Молодой и приятный мужской голос окликнул тебя со спины. Ты оглянулась. Это был юноша лет двадцати — голубая рубашка застегнута до последней пуговицы. «Вы что-нибудь ищете?» — вежливо спросил он. Причем по-русски. Ты его поняла — ведь в те времена ты учила русский язык. Но ты медлила с ответом. Не то чтобы ты не могла подобрать нужных слов. Тебе просто нечего было сказать. Ты не знала, куда хочешь пойти. Может быть, ты и хотела что-то сказать, но это «что-то» не поддавалось словесному выражению. Чем было это «вы что-нибудь ищете?» до того, как превратилось в слова? Может, это было похоже на постукивание колес ночного поезда о рельсы?

Ты не смогла придумать ничего умнее, чем выдавленная наконец из себя фраза: «Хочу посмотреть город». Юноша спросил: «Хотите, я вам покажу картинную галерею?» Ты немедленно согласилась. Никаких причин, чтобы не хотеть этого, у тебя не было. Приняв решение, ты вздохнула с облегчением. И еще подумала, что, поговорив с этим молодым человеком, ты из перекати-поля превратилась в настоящего туриста.