выбрать, как пройдут мои последние часы и минуты.

Сначала я решил, что лучше остаться одному. Не за чем мучить кого бы то ни было зрелищем человеческого умирания. Тем более с мамой моей Лидочки мы давно развелись, но даже если бы и нет, я бы не хотел умирать у неё на руках. Она прекрасная женщина, я не скажу о ней ни одного дурного слова. Просто она не мой человек.

Я не хочу никого пугать своим уходом, но, признаться честно, я боюсь остаться с собой наедине в последнюю минуту.

Я не смею ни о чём просить тебя. Ты уже давно жена другого мужчины. Я и другом не могу тебя назвать, ведь это будет ложью. Но я очень хочу снова увидеть тебя. В последний раз коснуться твоей руки, вдохнуть твой запах, посмотреть в твои ледовитые глаза. Мне хочется так умереть, раз я упустил возможность так прожить жизнь.

Я не знаю, найдёт ли тебя моё письмо до того, как я покину этот мир. А даже если оно успеет, не знаю, захочешь ли ты приехать ко мне. Но если мы не встретимся, знай, я давно тебя простил. Да и не за что мне тебя прощать! Просто знай, я не держу зла и ухожу с чистым сердцем.

На конверте мой адрес. Он верный. Далековато я забрался, не правда ли? Из Москвы добираться трое суток, не меньше.

Не знаю, увижу ли тебя. Вы с Федей берегите друг друга. Берегите своих сыновей! Берегите здоровье. Хотя про здоровье ты знаешь куда больше меня.

Твой Родион».

Я не спешила возвращать письмо, сидела и смотрела на исписанный признаниями лист, думая, что сказать. А сказать что-то нужно. Нужно подбодрить Андрея, но я словно забыла родной язык. В голове назойливо вертелось имя. Родион. Корень, вырванный из отчества нового торакального хирурга. Андрей Родионович Гончаров.

— Да уж, — произнёс Андрей, заметив, что я уже просто смотрю на листок. — Семейные тайны умеют открываться очень неожиданно.

— Андрей, — прошептала я и, чувствуя, как хрипит голос, кашлянула.

Но Андрей освободил меня от необходимости что-то говорить.

— Дай мне, — он протянул руку к письму. — Уберу его. Ты занимайся. Бери всё, что понадобится, не стесняйся. Я буду в саду.

И по-прежнему никуда не глядя, он вышел из комнаты. Его торопливые шаги послышались на лестнице, потом, скрипнув, отворилась дверь и почти сразу же захлопнулась.

Первой мыслью было последовать за ним. Я даже встала со стула, но опустилась обратно. Андрею лучше побыть одному.

Тогда я достала телефон, посмотрела список вопросов, открыла лекции Лидии Семёновны. Но всё, что я могла, это сличать вопросы из списка с названием тем лекций. Смысл прочитанного не проходил дальше моих глаз. Я перечитывала по несколько раз одну и ту же фразу, и всё мне казалось, что вижу текст впервые.

В окно я видела Андрея. Он прошёлся по саду в не застёгнутой куртке, убрал кое-где сломанные ветки яблонь и скрылся в сарае. Когда он в очередной раз вышел в сад, уже не стараясь сделать вид, что чем-то занят, я захлопнула лекции и спустилась к нему.

— Здесь не хватает цветов, — сказала я, подходя к нему. — Каких-нибудь небольших. Вокруг яблонь.

— Да, наверное.

— Моя мама в них разбирается. Я спрошу у неё, что можно здесь посадить. Если хочешь, конечно.

Андрей кивнул, но ничего не сказал. Мы оба какое-то время молчали.

— Холодно здесь, — наконец произнёс он. — Надо выпить чаю. Только тот, что я сделал, уже остыл, придётся заново ставить чайник. Отдохни немного, потом снова пойдёшь готовиться.

— Не пойду, — сказала я. — Не понимаю, что читаю.

Андрей взглянул на меня, прятал руки в карманы и отвел взгляд на одну из яблонь.

— Не знаю, что делать с этим письмом, — сказал он. — Выкинуть? Сжечь? Отдать отцу?

— Ничего с ним пока не делай. Положи обратно и подумай.

Андрей монотонно неосознанно кивал в такт моим словам.

— Она ведь любила его, да? Иначе бы не назвала сына его именем.

Моё сердце забилось сильнее.

— Думаю, да.

— А что будет с нами? — спросил Андрей и развернулся ко мне всем телом. — Мы тоже будем называть своих детей именами друг друга?

Земля задвигалась у меня под ногами. Если бы не спокойно стоящие деревья вокруг, я бы решила, что начинается землетрясение.

— Вряд ли я смогу назвать детей твоим именем, — прошептала я — голос куда-то пропал. — Гадалка мне обещала трёх дочерей.

Андрей рассмеялся, запрокинув голову.

— Ты волнуешься, это хороший знак.

— С чего ты взял, что я волнуюсь?

— Ты всегда шутишь, когда волнуешься.

— Неправда. Когда не волнуюсь, я тоже шучу.

Андрей не стал больше спорить.

— Холодно. Идём в дом.

Он вытащил одну руку из кармана и слегка приобнял меня за талию, а может, просто подтолкнул к крыльцу совсем невесомым прикосновением. Но на меня словно плеснули кипятком из чайника.

Я волновалась и не понимала почему. Что-то внутри меня перестраивалось, будто радио искало новую волну. Я не признавалась себе, насколько меня потрясло письмо. Насколько оно меня напугало.

Андрей заваривал чай, а я сидела за столом, накрытым белой скатертью, и наблюдала за каждым его движением. Он думал о чём-то своём, смешивая сухие травы из разных баночек в маленьком бело-голубом чайничке, расписанном гжелью.

А в моей голове всё кружились строки того письма. Я верила, что Лидия не оставила любящего, умирающего Родиона. Пусть мы никогда не узнаем, что было на самом деле, я буду верить, что они встретились.

Она любила его. Никто не станет называть сына именем человека, которого не любил. Так что же разлучило их? Что развело их судьбы, но не загасило сердца? На живую разорвало, забрало в разные города, но оставило жить с вечной оглядкой на прошлое?

— К чаю я нашёл только сушки и вафли, — сказал Андрей. — Не знаю, на что я надеялся. Надо было заехать в магазин.

Я моргнула и вновь оказалась в кухне дачного домика с огромными окнами из множества маленьких стеклянных квадратиков.

Мне вспомнилось, что мы сегодня только завтракали (если утренний кофе в постель и разговор об отношениях можно назвать завтраком). На работе часто не бывает возможности нормально поесть, так что в вынужденной голодовке ничего необычного нет.

— Как будешь сдавать экзамен? — спросил Андрей. — Ты хоть что-нибудь запомнила?

— Только то, что и так знала, — отозвалась я и тряхнула головой. — Придумаю что-нибудь, я ведь операционная медсестра в хирургии. Кое-что знаю и без учебников. В крайнем случае попаду на пересдачу, будет время