3 августа прадед написал в письме наркому обороны Клементу Ефремовичу Ворошилову: «Товарищ народный комиссар обороны. Беру смелость вторично обратиться к вам с просьбой о проявлении ко мне справедливости, так как ничего порочащего меня я за собой не чувствую. Вся моя служба в РККА прошла на глазах сотен командиров, тысяч красноармейцев и мл. командиров. Сохранились живые люди, которые могут рассказать о моем отношении к службе, об отношении к людям, о моем поведении… Что может быть тяжелее, чем сознание того, что я, завоевавший своей кровью свое почетное право быть гражданином подлинного Отечества трудящихся СССР, не раз жертвовавший своей жизнью за Советскую власть и готовый в любую минуту отдать эту жизнь за приобретенное мною отечество, в этом отечестве отнесен к числу лиц, не внушающих доверия? Я ничем не опорочил себя и поэтому вторично прошу Вас отнестись ко мне как к живому человеку – вернуть меня в армию и дать мне возможность начать службу с начала хотя бы на должности командира эскадрона. Комдив Рокоссовский».

Когда прадед взялся за мемуары, он хотел написать об этом, но, видимо, не смог найти нужных слов. Одна из попыток такого рассказа, с которого он хотел начать вторую главу своих воспоминаний, сохранилась в семейном архиве: «После тридцатимесячного срока пребывания в заключении – под следствием, был освобожден и полностью реабилитирован. Вышел на свободу, задавая себе неразрешенный вопрос, кому и для какой цели понадобилось все то, что было проделано в 1937 году. Ведь удар был нанесен по наиболее подготовленным кадрам руководящего состава Красной армии. Своими делами и кровью доказавшими свою безграничную преданность Коммунистической партии, Советской власти и социалистической Родине. Последствия проделанной черной работы сказались уже в финскую кампанию. Красная армия оказалась к моменту назревающих событий оголена. Многолетняя работа партии над воспитанием и подготовкой военных кадров была сведена к нулю. На руководящих постах звено высшего командного состава, за исключением единиц, оказались малоопытные, не подготовленные к руководству в военное время кадры. Одной преданности и храбрости для ведения войны в современных условиях оказалось недостаточно.

В основном, Красная армия воспитывалась и готовилась в правильном направлении, занимая ведущее место среди передовых европейских стран. Командный состав Красной армии был на должной высоте как по теоретической подготовке, так по практическому опыту. Старший и высший командный состав прошел Гражданскую войну и в своем подавляющем большинстве имеет боевой опыт двух войн – Первой мировой и Гражданской. В это же время, руководствуясь необоснованными подозрениями, этот командный состав в своем подавляющем большинстве был репрессирован или отстранен от руководства подготовкой вооруженных сил.

К руководству войсками были привлечены молодые кадры, не обладавшие достаточным жизненным и командным практическим опытом – по должностям, на которые они назначались. Как это проводилось, сошлюсь только на один пример, как очевидец: в июле 1937 года сменивший маршала Советского Союза Шапошникова, командовавшего в то время Ленинградским военным округом Дыбенко – созвал весь высший командный состав войск округа и объявил нам о том, чтобы мы, вернувшись во вверенные нам войска, каждый выбрал бы себе по 2 лучших лейтенантов и в течение 2-3-х месяцев подготовили себе из них заместителей на занимаемые нами должности. На заданный с нашей стороны вопрос – что же нам после этого делать – последовал с его стороны ответ, что для нас место найдется. И действительно, такое место почти для всех нас было найдено…»

«Член семьи изменника Родины» – это официальная, закрепленная в нескольких нормативных актах, в том числе УК РСФСР, формулировка. Моя прабабушка Юлия Петровна как жена «врага народа» не имела права жить в приграничном городе, которым был тогда Псков. Вместе с дочерью – моей бабушкой – Адой они уехали в Армавир. Чтобы выжить, Юлия Петровна бралась за любую работу, например была кассиршей в парикмахерской, но каждый раз, когда на работе узнавали, что ее муж «сидит», ее увольняли. Выжить помогали облигации государственного займа, на которые прадед как член партии был обязан подписываться в 1930-е годы. Прабабушка относила их в залог и получала хоть какие-то деньги.

Несладко пришлось и бабушке. Когда прадеда арестовали, ей было 12 лет. В школах в те времена детей «врагов народа» заставляли публично отрекаться от родителей, устраивали показательные выступления. Она вспоминала, что в одной из школ произошел такой вопиющий случай: в класс во время урока вошла директор и сказала детям, что среди них находится дочь врага народа. «Ада, встань», – приказала она, повернувшись к бабушке. Но Ада Рокоссовская характером была в отца – она отказывалась отречься от него, дралась, конфликтовала с учителями и администрациями учебных заведений, переходила из школы в школу.

Выстоять Юлии Петровне и Аде помогало сознание того, что любимый муж и отец жив. Чтобы это выяснить, прабабушке пришлось отправить бабушку с передачей для прадеда одну в Москву – на Лубянку. Она узнала, что если передачу принимают, значит, человек находится в списке живых заключенных. Но сама она должна была постоянно отмечаться по месту пребывания в Армавире. Поэтому ей ничего не оставалось, как отправить дочь в столицу. К счастью, в поезде бабушке попались хорошие люди – муж и жена. Они не побоялись помочь «дочери врага народа» – по приезде в Москву отвели Аду на Лубянку, а потом проводили на вокзал и посадили на обратный поезд. Передачу приняли. Прадед был жив.

«Справка от 4 апреля 1940 года. Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, 1896 г. р., происходящему из гр-н б. Польши, г. Варшава, в том, что он с 17 августа 1937 года по 22 марта 1940 года содержался во внутренней тюрьме УГБ НКВД ЛО и 20 марта из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела». Следующий документ – от 4 апреля 1940 года: «Комдив запаса Рокоссовский восстанавливается в Красной Армии. Приказ об увольнении отменить».

Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет.

Сделать это мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А в телефонограмме стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника Особого отдела, чтобы посоветоваться, как поступить в данном случае.

Вскоре дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.

Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет.

Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу, командирам дивизий Н. А. Новикову, Н. В. Калинину и В. М. Черняеву прибыть на мой КП.

Пока войска стягивались на исходное положение, комдивам были даны предварительные распоряжения о маршрутах и времени выступления. Штаб корпуса готовил общий приказ.